Я улыбнулся той улыбкой, которую дарят дураку.
– Афоня, положи ружьё на пол. И пошёл отсюда к монахам! Захотел на нары?
– Что ты сказал?! Ян, мне показалось, или ты меня послал?
– Афоня, я не посмотрю, что ты такой здоровый. Дам промеж глаз, и считать звёздочки забодаешься.
– Много тексту.
Нашу милую беседу я передал не дословно. Как бы я каждое слово упомнил? Чай память у меня не резиновая.
Когда говорильня закончилась, Афоня сжал ружьё так, что кожей ладоней скрипнул по полированному прикладу. Афоня пошёл на меня.
Я позволил Афоне послать приклад навстречу моему носу. Затем я Афоню стукнул. Афоня упал на колени, принялся хватать ртом воздух. Афонины пальцы разжались. Ружьё грохнулось на пол. Самуилыч подобрал ружьё, матернулся, начал чихвостить Афоню. Я взглядом приказал Самуилычу заткнуться.
Афоня очухался, поднялся, посмотрел на меня.
– Ян, ты меня чуть не…
– В следующий раз прибью, не сомневайся. Иди.
Афоня сплюнул под ноги, прошёл мимо меня, на пороге остановился, матернул Самуилыча, затем хлопнул дверью так, что отлетел наличник. Самуилыч послал Афоне вдогонку матерную тираду длиной в полминуты.
Когда Самуилыч материться закончил, я посоветовал спрятать ружьё в сейф. Самуилыч сказал, что пока стволы не выдраит да не смажет, ружьё в сейф не покладёт. Я заметил, что в следующий раз меня может рядом не оказаться, тогда Афоня может пальнуть не в потолок, а в живот Самуилыча. Потому будет лучше, если Самуилыч пугать Афоню ружьём перестанет.
Самуилыч матернулся.
– Ян, это мне решать, кого и чем пугать!
– Может, отдадите ружьё мне? Полежит у меня, пока у вас обоих нервишки шалить не перестанут.
Самуилыч перешёл на крик.
– Ян! Ты думай, что говоришь! А если этот козёл придёт опять? Чем мне защищаться, а?!
– Только не надо брать меня на глотку. Будете орать когда уйду. Вопите в своё удовольствие, чешите гландами зубы.
– Ладно, сорвался. Ну ты ж понимаешь…
– А если вы Афоню убьёте? Если вместо защиты…
Самуилыч тряхнул головой.
– Ну и ладно! Значит, так тому и быть. Наверное, этого козла я когда-нибудь таки пристрелю. Мне терять нечего. Я своё уже отжил. А если этот урод подохнет, то людям будет жить полегче, а?
Самуилыч притащил из комнаты патронташ, зарядил ружьё. Пока заряжал, бубнил: “Дробь я ему, уроду, заряжу покрупнее”. Ружьё Самуилыч повесил на вешалку в коридоре. Под панамкой, над сандалиями, рядом с летней рубашкой ружьё смотрелось как нельзя к месту.