Тут Габриэла уронила голову на грудь и залилась слезами. Рука настоятельницы все лежала у нее на плече, и Габриэле не верилось, что это – в последний раз, что она должна уйти и никогда больше не увидит ни матушку Григорию, ни сестер. Монастырь так долго был ей домом – единственным домом, который у нее когда-либо был, а настоятельница и сестры – ее единственной семьей. Но она обманула их ожидания и предала их. Лукавый змий победил. Габриэла доела до конца яблоко с древа познания и должна была навсегда покинуть Эдем.
– Я… не могу уйти… – всхлипнула она. Это была мольба о милосердии, но настоятельница только покачала головой.
– Ты должна, Габи. После того, что случилось, ты не можешь остаться и жить с остальными послушницами и монахинями. Твой уход будет для них благом.
– Я клянусь… Клянусь, что никому не скажу ни словечка!
– Они знают, Габи. В глубине души все они знают, что произошло. Ты должна понять, что даже если ты останешься, ничто уже не будет по-прежнему ни для них, ни для тебя. Ты будешь постоянно чувствовать, что предала их, и в один прекрасный день ты возненавидишь за это и сестер, и себя.
– Я уже ненавижу себя, – призналась Габриэла, подавив очередное рыдание. Она убила единственного мужчину, которого любила, потеряла его ребенка, и теперь ей предстояло лишиться всего остального. По сути, ее изгоняли из монастыря, и сознание этого наполняло Габриэлу таким страхом, что она пожалела, что не может упасть мертвой прямо здесь, в кабинете настоятельницы. Но самое ужасное заключалось в том, что Габриэла понимала – этого не произойдет.
– Габи… – тихо сказала матушка Григория, поднимаясь из-за стола, как в день их первой встречи. Ей было так же тяжело, как и ее любимой воспитаннице, но она старалась не подавать вида. – Тебе пора идти, Габи.
Габриэла была так потрясена, что перестала даже плакать. Настоятельница вручила ей конверт с деньгами, удостоверением личности и ее водительской лицензией. Потом она достала из ящика стола тонкую тетрадь. Это был дневник, который Габриэла вела на протяжении всего знакомства с Джо. О его существовании, кроме самой настоятельницы, знала только сестра Анна, но матушка Григория была уверена, что та будет молчать. Габриэла сразу узнала свой дневник, и руки ее затряслись.
– Я… Вы… – Она с трудом встала с кресла, и матушка Григория крепко обняла ее.