А пансионеры еще долго говорили о Габриэле. «Она очаровательна» – таково было общее мнение, а одна из женщин даже сказала, что Габриэла напоминает ей внучку.
– Да, – кивнула миссис Розенштейн. – Конечно, в данном случае мистер Томас несомненно пристрастен, однако я склонна с ним согласиться. Габриэла очень мила и прекрасно воспитана. Хотела бы я познакомиться с ее родителями. Должно быть, это замечательные люди.
– Вовсе не обязательно, – возразил ей профессор. – Когда я еще преподавал, мои самые хорошо воспитанные и порядочные студенты происходили как раз из семей, где родители вели себя ненамного лучше царя гуннов Аттилы. А самые сообразительные и одаренные порой имели отцов и матерей, которые по своему интеллектуальному уровню недалеко ушли от клинических идиотов… Так что, уважаемая миссис Розенштейн, наследственность – это вам не уголовное уложение штата Алабама, где два плюс два – неизменно четыре. Прошу простить за сравнение, но когда складываешь репейник с белладонной, в результате может вырасти что-то наподобие той японской хризантемы, которая только что нас покинула.
Присказка про уголовное уложение Алабамы была у профессора самой любимой. Он вообще слегка смущался своей образованности и крайне редко цитировал классику или своих любимых писателей. А иногда у него с языка срывались такие идиомы, что чопорная миссис Розенштейн на полном серьезе делала ему выговор за словечки из «низкопробных детективов».
К сожалению, Габриэла не слышала слов профессора, а до сих пор никто так и не догадался сказать ей именно это. Всю жизнь Габриэла ужасно боялась стать второй Элоизой Харрисон и с тревогой ожидала, когда неистовый и злобный нрав матери даст о себе знать.
– …Она действительно очень приятная и обходительная девушка, – закончил профессор свою мысль. – И я надеюсь, что она поживет с нами подольше.
– Я не думаю, что теперь, когда у Габриэлы есть работа, она может куда-то уехать, – успокоила всех мадам Босличкова. Габриэла ей тоже нравилась, как нравилось и присутствие в доме молодойпансионерки. Правда, для своего возраста Габриэла была на редкость тиха и застенчива, но и эта ее черта была хозяйке очень по душе.
– Но бедняжка очень одинока здесь, и, как мне кажется, мы могли бы попытаться хотя бы отчасти заменить ей семью, – добавила она нерешительно. – За всю неделю ей никто не звонил – ни молодые люди, ни подруги, ни даже родители. Я не знаю, чем это объяснить, но… Она даже ни разу не предупредила меня, что ей могут звонить!