– Почему?
– Потому. Помолчи немного, – приструнила Хилари сестренку, крепче сжала ее ладошку и побледнела словно полотно, наблюдая, как мимо проносят гроб с телом матери.
Хилари в молчании стояла, а потом вдруг протянула руку, вытащила две белые розы из огромного венка, покрывавшего крышку гроба, и дала одну Александре. Та стала плакать и шептала, что хочет, чтобы мамуля проснулась, потому что в закрытом ящике нельзя дышать. Казалось, она знает, что ее мама умерла, но не хочет принимать этого к сведению. Даже маленькая Меган разревелась, и няне пришлось вынести ее на улицу.
Стояла солнечная зимняя погода. Казалось, даже природа отдает дань Соланж, провожая ее. Все, что было связано с Соланж, всегда было наполнено светом, цветами и солнцем: огнем пылали ее рыжие волосы, ярко сияли зеленые глаза, теплом дышала мягкая улыбка.
Артур на лимузине отвез детей домой и поехал на кладбище, чтобы проследить за дальнейшей церемонией. Потом он заехал на Рикерс-Айленд навестить Сэма. Он привез ему белую розу, такую же, как Хилари взяла себе и Акси.
Когда Артур входил в камеру – высокий, худой, бледный, в черном костюме, со шляпой в руке, то был похож на посланника Смерти; отчасти он им и был. Сэм посмотрел на друга и содрогнулся.
– Я подумал, что ты захочешь это иметь.
Он протянул розу, и Сэм дрожащими пальцами взял ее.
– Как девочки?
– Неплохо. Хилари опекает сестер. Она как бы взяла на себя роль матери.
Сэм опустился на стул и обхватил голову руками, не выпуская цветка, пахнувшего смертью, печалью и похоронами. Для Сэма больше не существовало радости любви к Соланж, не существовало радости жизни. Он чувствовал, что всему пришел конец.
Это действительно было так. Сэм, лежа в своей камере, днем и ночью думал только о Соланж. Даже дочери казались ему теперь очень далекими. Он задавал себе вопрос: насколько сильно они будут его ненавидеть впоследствии, когда поймут, что он убил их мать? Это сделало бы невозможным какое-либо общение с ними.
Все теперь было окрашено в черный цвет. И жизнь потеряла смысл. Сэм уже говорил это Артуру, считавшему, что прежде всего в данный момент надо думать о девочках. «Но что я могу им дать? – размышлял Сэм. – Свои долги? Свою вину? Свои дурные привычки? Свое беспредельное раскаяние?..» Он был уверен, что дочери никогда не найдут ему оправдания.