Эстетические критерии иногда оказываются самыми точными: если какие-то человеки могут принять внутрь себя бутылку портвейна, или чего-то понюхать, и после этого ощутить, что вот они сместили точку сборки, врубились в суть, вышли в астрал, долго и продуктивно бродили в астрале, – то я явно хочу бродить в другом месте.
Я испытал что-то похожее на чувство солидарности с вот этой, проявленной в здесь-и-сейчас повседневной жизнью, с ее однократными, бессмысленно-волшебными бытовыми и историческими подробностями, событиями и заботами. Законы и нормы «правильной жизни» потеряли для меня свою однозначность, благодаря чему сама жизнь приобрела глубину и самостоятельную ценность. Реальность «по эту сторону» стала интересна мне. Реальность прижизненных смыслов, – и реальность человеческих чувств и отношений, которым, правду говоря, я придавал куда меньшее значение, чем концептуальным основаниям отвлеченных начал.
Интерес этот привел к тому, что вскоре на моих книжных полках рядом с «Бардо Тодол» и «Новой моделью Вселенной» появились «Толкование сновидений» и «Значение тревоги».
***
Первоначальный мой интерес к современным психологическим учениям и направлениям психотерапии,– сначала к психоанализу, а затем к гештальттерапии,– основывался на том, что это трезвые, сложные и профессионально состоятельные экспериментально-клинические научные теории и лечебные практики, описывающие структуру и формы осуществления высшей нервной деятельности, а также нормальные и патологические варианты развития и функционирования человеческой личности, мышления, коммуникации.
Освоив эту теорию и техники, специалист получает в руки весьма полезную и востребованную профессию: достаточно надежно диагностировать и оказывать адекватную помощь другим людям.
В современном человеческом пространстве гештальттерапия чувствует себя вполне устойчиво, свидетельством чего являются многочисленные пародии и шаржи на нее. Методами и техниками гештальттерапии можно, по достоверным свидетельствам специалистов и «потерпевших», помогать людям, находящимся в депрессивных или различных иных болезненных состояниях, переживающим кризисы, вызванные разладом в значимых близких отношениях, телесными недугами, утратами, травмами, фобиями, трудностями в социальной адаптации…
Но это медицинская практика. А нужна ли она человеку, субъективно полагающему себя здоровым? Применима ли она в той жизни, которую принято называть «нормальной»? Может ли она быть достаточным ценностно-смысловым основанием для жизни, могут ли практические принципы гештальттерапии сравниться по глубине и эзотеричности с такими вещами, как повседневная личная гигиена, чистка зубов и уборка жилища? Могут ли эти идеи стать частью меня, моей философией, жизненной позицией – или их удел быть лишь рабочим инструментом в моих руках, разновидностью производственной спецо дежды?