(22, 59), потом стала задаваться вопросом: Кто ты, мой ангел ли хранитель/ Или коварный искуситель?.. (22, 60), а узнав – кто? – остыла, и мы уже видим в северной столице «холодную» Татьяну, которая, хотя и продолжает любить Онегина, но уже не пылкой французской страстью, а скорее, по-русски – глубоко, жертвенно и незаметно для окружающих. Автор же на протяжении всего романа рассказывает о своей любви, в том числе, и к Татьяне (люблю Татьяну милую мою).
Любовь к Татьяне у Пушкина – это и отношение к миру, его отклик на судьбу человеческую. Онегин же лишен Любви, его вхождение в мир определено эгоистическим расчетом, сухой рационалистичностью (Любите самого себя), скукой и тоской, а «уныние», как писал Гоголь, – враг человеческий, начало всех других пороков.
На мифологический уровень романа указывают исследования В. Марковича, В. Турбина (23). Смыслоорганизующим центром романа является сон Татьяны. Этот сон – вещий, чудесный. Поскольку Татьяна «святая», то ей дано видение, из которого она получает знания о волнующей ее ситуации. До сна Татьяна в растерянности, она любит Онегина и в то же время «внутренний голос» подсказывает ей, что он – не тот, за кого себя выдает. Она терзается сомнениями – кто перед ней: ангел-хранитель или бес-искуситель? В ответ ей снится «чудный сон», это «видение» – прорыв за пределы эмпирической реальности. Онегин восходит к архетипам культурного героя, он отпадает от мировой связи людей, традиции, естественной жизни. Это ведет к роковым последствиям. Онегин превращается в героя мистерии, он связан с «темными силами мира», с силами зла. В него вселяется эта демоническая сила, и он не может совладать с ней. Он разрывает связь в непрерывной цепи бытия, он становится убийцей.
В. Маркович отмечает этот незаметный переход от мифа к яви, который осуществлен в романе Пушкиным: «Взаимоотношения «сна» и «яви» открывает не запредельное… а беспредельное, т. е. именно отсутствие пределов, отделяющих «дольнее» от «горнего», глубинную сущность от фактической данности. Одно здесь неуловимо переходит в другое» (24, 10).
О культурном герое мифа и его «низком» двойнике – трикстере – можно прочитать в работах Е. Мелетинского и в энциклопедии «Мифы народов мира». Мифологическое сознание не судило персонажа-трикстера, потому что его действия оказывались за пределами человеческого, а с демоническим человек справиться не мог, поэтому Пушкин, проясняя Онегина универсальной мифологической истиной, не осуждает его. Высшая истина перерастает поступки Онегина.