О преображении материала из уровня эмпирических событий в план метафизический рассуждает В. Маркович. Он пишет о том, как в романе Лермонтова постепенно «…набирают силу иносказательные «сверхсмыслы» (24, 42). В. Маркович указывает на обилие метафор, образно-эмоциональных элементов, на внелогические смысловые связи, ассоциации, «всплывающие» повторения – все это говорит о смысловой глубине текста. Кроме этого роман имеет особую структуру, он – фрагментарен, а это превращает характер персонажа в тайну, не позволяет узнать его до конца и установить все логические и смысловые связи. Такая недоговоренность намекает на неисчерпаемость текста. Метафизический смысл образа Печорина, по определению В. Марковича, «в постоянном стремлении возвыситься над всем окружающим и над всем происходящим в собственной душе» (24, 56). Исследователь ссылается на Аполлона Григорьева, который также называл Печорина «Демоном, низведенным в обычные условия человеческого существования, но не утратившего прямых отношений с миром высших сил» (24, 57).
У Печорина нет предыстории, нет родословной, нет дома. Он странствует. Он проживает жизнь не в первый раз, и ему скучно. Разговор о нем заходит ночью (Солнце закатилось, и ночь последовала за днем), в разгар метели (в такую метель через горы не переедешь), и продолжается при спуске в Чертову долину (дорога опасная), а заканчивается первый рассказ о Печорине в тот момент, когда метель утихла, небо прояснилось. Демоническая натура Печорина сказывается и в его отношении к миру: а первое мое удовольствие – подчинять моей воле все, что меня окружает (26, 93), и в другом месте – А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души… (26, 92). Печорин «увидел», предсказал смерть Вулича, хотя и не верил предопределению.
В. Турбин, исследуя этот пласт романа, отмечает: «Печорин – демон в мундире, он «своевольничает, мистифицируя», наконец, ему удалось «скрыть свою инфернальную родословную и принять обличие эксцентричного чудака.» (20, 211, 216). Герой разрушает все заповеди: не убий, не прелюбодействуй, не укради, возлюби ближнего своего, не лги. Он вгоняет себя в метафизический тупик, из которого выход только один – за пределы бытия, к смерти.
Уровень игры. Так же, как и в «Евгении Онегине», В. Турбин исследует этот уровень, причисляя и роман Лермонтова к барочному. Та же кукольность персонажей: Грушницкий – ряженая кукла, он напомажен, надушен, говорит чужими словами и всё время «делает вид». Печорин – кукла, у которой руки не двигаются, глаза не смеются, позвоночник отсутствует, на лице – детское выражение и детская улыбка, нежная кожа и, как у куклы, нет родословной. Ни у кого в романе нет дома, все странствуют. Игра персонажей – это их жизненная сущность. Ю. Лотман подчеркивает и игру ассоциаций: «Печорин кодирован образом Онегина, но именно поэтому он не Онегин, а его интерпретация. Быть Онегиным – для Печорина роль», он – герой романа, а его жизнь – «реализация некоторого сюжета» (6,101).