Зато теперь у Марион было что ей сказать.
– Выслушай меня, Нэнси, – проговорила она и невольно замерла. За все время увлечения Майкла этой девчонкой она впервые произнесла это имя вслух, но теперь это не имело значения. – Знаешь ли ты, что... – в темноте ее голос прозвучал холодно и ровно, словно шелестел тонкий китайский шелк, – ...что случилось с твоим лицом?
В палате установилась неправдоподобная тишина, которая, казалось, способна продолжаться вечно. Потом из-под бинтов донесся чуть слышный всхлип.
– Они сказали тебе, что твое лицо изуродовано?
От этих слов сердце Марион непроизвольно сжалось, но выбора у нее не было. Она во что бы то ни стало должна была избавить Майкла от этой женщины. Если она освободит его, он будет жить. Почему-то Марион была совершенно в этом уверена.
– Тебе известно, что твое лицо восстановить очень трудно, практически невозможно?
Всхлипы стали сердитыми.
– Врачи все время врут мне. Они говорят...
– Есть только один человек, который может это сделать, Нэнси, но операция будет стоить сотни тысяч долларов. Ты не можешь себе этого позволить. И Майкл тоже не может.
– Я... – Последовал судорожный вздох. – Я никогда бы не позволила ему. Я... никогда...
Теперь Нэнси явно злилась на незнакомый голос, на темноту, на судьбу, которая обошлась с ней так жестоко.
– И что ты собираешься делать? – холодно осведомилась Марион.
– Не знаю...
Рыдания возобновились.
– Сможешь ли ты предстать перед ним... с таким лицом?
Прошло несколько минут, прежде чем Марион услышала приглушенное бинтами неуверенное «нет».
– Не думаешь же ты, что Майкл будет по-прежнему любить тебя, когда увидит тебя такой? Безусловно, он будет стараться, ибо он знает, что такое верность и чувство ответственности, но долго ли это продлится? И как долго ты сама сможешь выдерживать это, зная, как ты выглядишь и что ему стоит не замечать твоего уродства?..
Звуки, которые теперь доносились из-под бинтов, тронули бы и каменное сердце. Как будто смертельно раненный зверек скулил в темноте от боли и отчаяния. Время от времени горло Нэнси перехватывала сильная судорога, словно ее тошнило, и Марион мимолетно подумала, что, если она не будет держать себя в руках, ее может вырвать.
– Выслушай меня внимательно, Нэнси, и постарайся понять... От тебя ничего не осталось. Буквально ничего. Тебя нет, и той жизни, которая была у тебя до вчерашнего дня, тоже нет. Это ясно?