Сквозь коридор проходит начальство во главе с Юрием Михайловичем. Чувствуется, что им неуютно пробираться сквозь эту странную, разрисованную, полуголую и враждебно настроенную толпу.
Вслед за начальством появляются члены парткома. Они идут молча, гуськом, не поднимая глаз, впереди, осунувшийся и постаревший, идет Андрей Иванович. Элла Эрнестовна кидается к нему и, как сестра милосердия – раненого, принимает его на плечи.
– Ну что? – пытает одного из членов парткома Тюрин. – Кто был за, кто был против?
– Все – за! – вяло отвечает член парткома. – И попробовали бы не проголосовать…
– Исключили? – ахает Сима. – Ах вы, гадье!.. Ах вы, твари позорные!..
– Был бы у тебя партбилет, – огрызается другой член парткома, – ты бы по-другому заговорила!..
– У меня партбилет? – хохочет Сима. – Да я с таким, как ты, на одном гектаре… На кой мне он нужен, если из людей делает таких вот нелюдей?
– Не усугубляй, Сима, – мягко говорит Левушка. – Им и так тошно. Еще не вечер, еще не вечер… Будем бороться…
– Отборолись! – не унимается Сима. – Это вы при шефе были борцы!.. А без него вы – мразь!..
– Надо срочно написать в Политбюро, – пытается взять ситуацию в свои руки Федяева. – С просьбой о пересмотре…
– Лучше в ООН, Лидия Николаевна, – серьезно советует Гордынский. – Быстрее отреагируют.
– А что теперь с нами будет? – кокетливо вопрошает Аллочка. – Мы теперь тоже вроде как бы враги народа.
– Что-нибудь придумают, – в тон ей отвечает Ниночка. – Может, сошлют, может, расстреляют.
– Скорее всего, сошлют! – авторитетно поддерживает разговор Боря. – Будут предлагать точки – проситесь в Англию.
* * *
…На одном из столиков в гримуборной Андрея Ивановича разложена целая аптечка, над которой хлопочет переполошенная Элла Эрнестовна. Сам Андрей Иванович полулежит на диване, руки теребят диванную обшивку, на лбу – бисеринки пота.
– Да нормально, Элла, – успокаивает он жену, хотя самого колотит крупная дрожь. – Под лопаткой уже отпустило… Много нитроглицерина тоже нельзя, может быть коллапс… Ты знаешь, это было как гипноз… Вот он смотрит на меня, и я чувствую, как язык у меня деревенеет… У него такой взгляд… нехороший взгляд… как у тех…
– Это страх, Андрюша, – Элла Эрнестовна промокает платком влажный лоб мужа. – Это на всю жизнь. Ты уж смирись с этим, побереги сердце…