Только у нас и у них было право клясться в нерушимой верности. Встав на колени, молча, взволнованно и торжественно мы защелкнули замок. Теперь наша четверка вместе навсегда, мы лучшие подруги.
Вдруг эту величественную, глубокую тишину нарушил шепот Джулии:
– Я сделала это.
Мы не сразу поняли, о чем речь, и ей пришлось повторить:
– Я это сделала. Летом. Первый раз.
Мимо нас пронесся табун горланящих мальчишек; они так топали, что содрогались даже железные решетки моста.
Мы застыли в изумлении. Солнце пригревало. Никогда еще радужки наших глаз не казались такими светлыми.
Снова воцарилась тишина, ее пронзил свисток речного трамвайчика.
– С кем? – вымолвила Рафаэль.
– С Теренсом.
Звук английского имени произвел на нас не меньшее впечатление, чем сам свершившийся факт. И то и другое было невообразимо. Заниматься любовью… с неким Теренсом… вдвойне невероятно. И вдвойне сексуально. Внезапно я попыталась представить моего Луку англичанином, с челкой и в кожаных ботинках. Почувствовав наше потрясение, Джулия покраснела до мочек ушей. При взгляде на нее я тоже залилась краской.
– Это было хорошо? – выдохнула вопрос Анушка.
Джулия прикрыла глаза. Ничто, наверно, не могло взволновать меня больше, чем это трепетное движение нежных ресниц, будто шелком полога скрывшее самое сокровенное. «Это было хорошо, – говорила за нее эта стыдливая сдержанность, – конечно, это было чудесно».
Долгое время мы не могли выдавить из себя ни слова.
На обратном пути Джулия вышла из аутического состояния лишь затем, чтобы снова вставить из Шекспира: «Молчание – лучший глашатай радости. Если бы я мог высказать, как я счастлив, я не был бы счастлив»[2].
Джулия, моя Джулия, такая родная и понятная, с еще пухленькими детскими щечками, которая иногда подвязывает лентой свои белокурые ангельские волосы, она, Джулия, пересекла роковую черту, за которой становятся женщиной.
Я была изумлена.
Теперь придется воспринимать ее по-новому.
Я бестолочь, и вот тому доказательство.
Джулия уже сделала это! Да, Джулия это сделала. А я даже еще ни разу не целовалась.
Какой кошмар… Мало того что я с парнями не встречаюсь, скоро и девочки разочаруются во мне и перестанут со мной общаться. Естественно: они же увидят, что мой внутренний возраст – двенадцать лет.
Нет, на двенадцать я выгляжу внешне.