– В ресторане, в трактире, в театре, у цыган, в конюшне… В общем, я не знаю… – Ольга Андреевна сжала пальцами виски. – Итальяночка! Сережа знает тебя с рождения, он любит бывать у вас, едва ли не в единственном из приличных домов, говорит, что у вас тепло и душевно, а твой Лео в халате и феске похож на счастливого моржа в окружении своего моржового гарема и детенышей (Мария Габриэловна улыбнулась сравнению)… – ты не согласишься ли поговорить с ним? Кстати, приведешь в пример замужество вашей Любовь Николаевны, к которой у него симпатия… А я встречусь с этой Лидией Федоровной…
– Дюймовочка, если ты просишь, я, конечно, попробую, – Мария Габриэловна развела руки и одновременно склонила голову набок в жесте сомнения. – Но, ты же понимаешь, я ничего не могу тебе обещать…
– Не надо обещать…и… Спасибо тебе! Для меня уже то много значит, что я не одна блуждаю в этом лабиринте, что ты принимаешь участие… Благодарю тебя от всей души!
– Ну что ты говоришь, Дюймовочка, – смутилась Мария Габриэловна. – Мы же с тобой… Да впрочем, хватит слов: пора действовать. Сейчас мы с тобой составим конкретный план…
Громоздкая карета Марии Габриэловны отъехала от особняка Бартеневых на Большой Дмитровке, когда уже совсем стемнело. Дневная жара спа́ла, и вольно раскинувшийся во сне город дышал ровно и спокойно. Темнота пахла нагретой, пошевеливающейся под легким ветерком листвой, лошадьми и почему-то глазурованными пряниками. Мария Габриэловна клевала носом и думала о том, что муж, наверное, волнуется ее задержкой и, как всегда, успокаивает себя работой, допоздна засиживаясь за большим чертежным столом при свете низко висящей лампы.
Ольга Андреевна, непривычно оживленная, с аппетитом доедала фрукты и принесенные горничной сласти, запивая все это холодным морсом и строя далеко идущие планы.
Полуживая оса сидела на наборном паркете у ножки козетки и медленно чистила помятые крылья. Завтра с рассветом прислуга откроет окна для проветривания, и тогда, если хватит сил, у нее будет шанс вылететь в сад и вернуться на чердак, где в круглом чешуйчатом гнезде уже много лет благополучно проживала ее осиная семья.
* * *
* * *
Шестилетние близнецы Анна и Борис (но все называют их детскими прозвищами – Атя и Ботя) сидят на подушках по обе стороны от кресла Камиллы Гвиечелли и бережно держат ее за руки. Близнецы вовсе не похожи между собой. Атя мелкая, гибкая, текучая. Небольшое лицо хочется назвать мордочкой. На нем – тонкие подвижные черты злой куницы. Ботя – основательный, хотя и невысокий, с плоскими большими ступнями и такими же короткопалыми ладошками. Двигается медленно, но непрерывно и достаточно точно. Как и у сестры, в его облике есть нечто зоологическое. Оба очень много едят – Атя быстро и жадно, кидаясь от одного к другому, но все как-то не впрок, всегда оставаясь едва ли не тощей, а Ботя – внимательно и степенно, не оставляя на тарелке ничего съедобного и тщательно обсасывая каждую косточку.