Даниил вышел из здания и подумал, что, если неуловимого Густава арестуют в тот момент, когда он будет ему звонить… или, еще лучше, придет на встречу… члены Боевой группы непременно заподозрят… заподозрят его, Даниила Сорокина… и тогда они…
Что они сделают… как далеко смогут пойти… он старался не думать об этом. Он зарывался лицом в золотистые волосы Полины, до изнеможения целовал ее роскошное, упругое тело.
Перед тем как уснуть, они, лежа в кровати, слушали радио. Она доедала мороженое. Он прямо из горлышка пил вкусное красное вино. Той ночью ему приснился их с Полиной дом, стоящий на берегу теплого моря, и в окно этого дома, сжимая в зубах нож, лез длинноволосый угреватый парень родом из Пензы…
Прежде чем Густав позвонил, прошло почти две недели. Первоначальное, до дрожи в диафрагме, напряжение прошло. Даниил начал понемногу верить, что Густав не позвонит.
Но он позвонил.
– Господин Сорокин?
– Да, это я.
– Я читал вашу книгу. Наверное, это лучшая книга о революции, какую я держал в руках.
Они разговаривали недолго. Положив трубку, Даниил не смог понять, хватило ли спецслужбистам времени засечь, откуда звонили. Он положил трубку и только после этого почувствовал, что ему нечем дышать… почувствовал, как дрожат его руки.
Это был последний день, который он провел как обычно. С тех пор как раздался этот звонок, жизнь его пошла совершенно иначе.
– Ну давай, Лора…
– Отстань.
– Ну Лорка…
– Говорю – отстань.
– Давай-давай, не ломайся…
– У тебя совесть есть? К похмельному человеку с такими вещами лезть…
– Я сказал, не капризничай…
– Гребень, ты идиот…
– Тебе сложно?..
– А если меня прямо на тебя вырвет?
Короткое шебуршение. Пара всхлипов. Минутная пауза… снова сопение и скрип пружин кровати.
– Убери свою кретинскую руку… И не надо так глубоко.
Еще одна пауза.
– Да говорю же тебе – не надо… Я сама…
Даниил открыл глаза, послушал звуки из соседней комнаты и снова закрыл. Несколько минут полежал не шевелясь, пытаясь понять свое состояние.
Вроде бы ничего нового. Ноющий пульс в затылке, чужой, не умещающийся во рту язык, пустота ниже диафрагмы. Из необычного смущала лишь саднящая боль в правой руке.
Он вытащил руку из-под одеяла, разлепил глаза и рассмотрел ее. Рука как рука… грязные, с траурными ободками, пальцы. Костяшки были разбиты, и на них запеклась черная кровь.