Когда настал вечер, капитан поставил судно на якорь вблизи берега. Весь экипаж и пассажиры собрались в кают-компании. Некрасов не щадил усилий, чтобы вызвать у гостей приятное настроение, но все его старания оказались напрасными. Хитрое выражение лица Павлова, бегающие, неспокойные глаза которого исподлобья следили за присутствующими, отбивало у гостей настроение и аппетит.
Не в своей тарелке был и боцман. Он целый день старался достичь вершин кулинарного искусства, но все его труды не приносили желаемого результата. Званый обед больше напоминал поминки, чем веселый пир. Кроме того, по странному стечению обстоятельств Некрасов посадил Павлова рядом с боцманом. Правда, по другую сторону моряка сидел Томек, но все равно свободно беседовать они не могли. Они только обменивались многозначительными взглядами и, подобно другим гостям, время от времени бросали какое-нибудь ничего не значащее слово.
Томек скучал, хотя до этого он с большой радостью ожидал вечернего пира. Юноша надеялся, что в непринужденной обстановке ему удастся спокойно поговорить с Некрасовым, а оказалось все не так... Таким образом, как только обед подошел к концу, экипаж «Сунгача», нанайцы и Удаджалак с удовольствием покинули кают-компанию и вышли на палубу.
– По крайней мере, они смогут свободно поговорить, – буркнул боцман, обращаясь к Томеку.
Томек кивнул головой. Он о чем-то сосредоточенно думал, потом незаметно подтолкнул друга локтем и шепнул:
– Почаще наполняйте рюмку Павлова!
– Да ты с ума сошел?! Водки на него жалко, – возмутился боцман.
– Дайте ему ее досыта, и он уйдет отсюда!
– Не такой он дурак! Он только губы смачивает водкой...
– Надо его заставить напиться. Послушайте... – наклонился Томек к боцману, который сначала покраснел от возмущения, а потом вдруг повеселел и согласно кивнул головой.
Боцман громко кашлянул. Все с интересом посмотрели в его сторону.
– Мы вот сидим, повесив носы, словно неприкаянные..., – начал он.
Павлов привстал так резко, что чуть не сбросил на пол тарелку. Сыщик впился глазами в губы боцмана, чтобы не пропустить ни одного слова. На лицах Смути и Вильмовского отразилось явное беспокойство, а удивленный Некрасов неуверенно посмотрел на боцмана.
– Что ж, уважаемые господа, мы нагрешили довольно, но лучше признать свою вину и... исправить ошибку, – торжественно продолжал моряк.