Хорошо, что рядом всегда был
спаситель отечества князь Дмитрий Пожарский. Он справился с
польским полковником Лисовским, когда тот осадил Брянск, потом
добывал деньги в казну для продолжающейся бесконечной войны с
ляхами, выбивая пятину с торговых людей, успешно провёл переговоры
с английским послом Джоном Мерриком, добыв ещё денег для казны, и
заключил Столбовский мир с королевством Швеция, вернув Московскому
государству Новгород, Старую Руссу, да и весь север. Потом, когда
снова вторгся в пределы Московского царства королевич Владислав,
отстоял Калугу. Князь и под Можайском бы одержал победу над
латинянами, но сильно простыл и еле живым был доставлен по приказу
Михаила в Москву — а только выздоровел, как сразу возглавил оборону
Москвы от войска подошедшего к Твери Владислава. И вот тут-то мать
и её родня подсунули Михаилу указ о назначении Ивана Александровича
Колтовского в товарищи к князю Пожарскому. Колтовский взбеленился,
разместничался — ему, дескать, быть под Пожарским невместно, у него
тётка была женой самого Ивана Грозного. Сам князь Пожарский был
далеко — воевал с ляхами, и потому за честь отца встрял его старший
сын Пётр, бив челом ему, Михаилу, «дать оборонь за бесчестье отца».
Михаил Колтовского вызвал и попенял ему — не время-де устраивать
местничество, коли враг у порога. Без толку. Царю донесли, что
боярин затаил обиду и поклялся щенка (то есть Петра Пожарского)
прибить. Пете шёл тринадцатый год. У Колтовского имелось с полсотни
боевых холопов и несколько сот ополчённых людишек, а у Пожарских на
дворе было лишь несколько человек старых слуг. Вот такой
расклад.
Михаил сидел на лавке и плакал. Надо
было принимать меры. Он встал на колени пред иконами и принялся
умолять защитника своего, святого Михаила, вразумить его, как бы
это дело переиначить так, чтобы и сын Пожарского, которого Миша
почитал как второго отца, цел остался, и Колтовского от обуявшей
гордыни отворотить. Всё же Петра Дмитриевича молодой царь считал
почти младшим братом.
И святой Михаил помог. Без стука
отворилась дверь, и в горницу зашёл дядька государя — Иван Никитич
Романов. Был он уже стар, почти шестидесяти лет, сед и худ. Михаил
был дважды предан дядей, ведь даже при избрании на царство тот
голосовал не за племянника, а за шведского принца Карла Филиппа,
заявив, что племянник-де ещё млад и не вполне разумен. Когда же
казаки напомнили ему, что королевич на пять лет младше Михаила, тот
только пожал плечами. Сейчас, однако, отношения между царём и дядей
почти наладились. Михаил, обрадованный, что с кем-то можно
поделиться печалью, рассказал прожжённому царедворцу о своей
беде.