Сразу несколько писем содержали примерно такие замечания: «Даже не знаю, поздравлять тебя или выразить соболезнования». Приятель-адвокат из Бриджпорта в Коннектикуте писал: «Я желаю тебе проиграть этот процесс, но даже поражением прославить свое имя». Чудесным образом укреплявшее веру в свои силы письмо прислал полковник Роберт Сторей, бывший президент Ассоциации американских адвокатов, вместе с которым я участвовал в Нюрнбергском процессе. Очень многие отмечали: «Именно защита изгоев общества превращает нашу профессию в истинное призвание».
Близкий друг, который неизменно восхищал меня своим патриотизмом и отвагой (Рэй Мэрфи – бывший командор «Американского легиона»), писал из Калифорнии: «Вот превосходная возможность продемонстрировать американское правосудие во всем его блеске мировому сообществу и русским хозяевам самого Абеля. И пусть подобная демонстрация не повлияет на политику Кремля, она должна произвести неизгладимое впечатление на весь остальной мир».
Тем вечером мне довелось присутствовать на старомодных ирландских поминках в Бей-Ридже, одном из самых комфортабельных жилых кварталов Бруклина. Друг семьи моей жены умер, и прощание с ним проходило в известной бруклинской похоронной фирме «Клавин». Отдавая усопшему дань последнего уважения, я не без удовлетворения отметил, что присутствовавшие, многих из которых я давненько не видел, относятся ко мне по-дружески. А ведь там были представлены выходцы из самых различных кругов общины ирландских католиков Бруклина. Вот почему по дороге на поминки я задавался вопросом, как будет ими воспринято появление адвоката русского полковника.
Стараясь проявить вежливость, пожилая женщина заметила:
– На фотографиях в газетах вы выглядите хуже, чем в жизни, мистер Донован.
И все остальные ссылки на мое участие в деле носили столь же косвенный характер. Никто прямо не поднимал вопроса о том, что мне предстоит защищать полковника.
Если настроение, царившее на поминках, могло служить лишь слабым индикатором этого, то большинство писем и телефонных звонков действительно отражали общий настрой общественного мнения, ширившегося осознания различия между необходимостью обеспечить Абелю справедливый американский суд и осуждением вызывавших всеобщее неодобрение действий советских властей. Кроме того, разграничение между действиями предателей Америки и русского, служившего своей отчизне, тоже, по всей видимости, начинало восприниматься как нечто существенное. Но одновременно, напоминал я себе, крайне важно для защиты было внедрить в сознание общественности понимание еще одного аспекта: обвиняемым по этому делу будет проходить не Советская Россия.