Больше здесь делать было нечего. Панфилов выключил свет, прошел по длинному, заставленному старой конторской мебелью коридору до входной двери, вновь услышал ее оглушительный скрип и вышел на улицу.
Алешкинский лес молчал, и Константин не мог понять, что ему слышится в этом молчании, – сочувствие или осуждение. Он пошел куда-то, не выбирая дороги, просто огибал деревья, перешагивал через маленькие кусты, продирался через большие, просто шел, не думая конкретно ни о чем и ничего не желая. Обрывки смутных мыслей теснились в его голове, они возникали сами и сами исчезали безо всякого усилия с его стороны.
Через час он вышел к транспортной развязке на Московской кольцевой дороге, недалеко от Новобутакова. Куда идти дальше, он не знал.
Константин вновь остался один. Теперь он был еще более одинок, чем раньше.
Боль не утихала. Она накатывала медленными волнами, сжигая Константина в пламени самоосуждения, и вновь не спеша отступала, давая ему возможность думать над своей жизнью.
Впрочем, жизнью его существование в Москве назвать было трудно. Он снял маленькую квартирку в старом доме на южной окраине Москвы, забился в нее, как в нору, и день за днем пытался забыть смерть двух доверившихся ему женщин. Поверивших в его силу.
Но забыть ничего не удавалось. Наоборот, в памяти всплывали все новые и новые картины его прошедшей жизни… Панфилов закрывал глаза и видел лица своих погибших друзей, мертвые лица.
Многих он похоронил. Но еще больше было таких, кого он никогда и не видел мертвыми, просто узнавал, что они погибли. Но и их он не мог вспомнить живыми.
Даже Игнат, брат, которого он помнил с детства и никогда не видел мертвым, представлялся ему лежащим на столе, со сложенными на груди руками и чуть ироничной улыбкой на бледном лице. Константин чувствовал, как сердце ему сжимает что-то безжалостное, что оно будет давить и дальше все сильнее и сильнее, пока его сердце не лопнет от напряжения.
И он открывал глаза и садился на постели, держась за грудь и хватая ртом воздух.
Когда глаза были открыты, становилось немного легче. Но тут же в голове начинали кружиться все те же вопросы, на которые он не знал ответа:
«Зачем погиб Игнат? Ради чего? Зачем умерли Татьяна и Маргарита? Чем оправданы их смерти?»
Он знал, что не сможет ответить на эти вопросы никогда, потому что их смерти не были оправданы ничем. Константин помнил, как умирали его друзья в Афганистане. Сколь ни бессмысленной казалась им уже тогда эта война, там было хоть какое-то оправдание смерти, – за твоей спиной стояли твои друзья и ты защищал их жизни ценой своей. Но все равно, когда убивали того, кто был с тобою рядом, горькое недоумение вставало и заслоняло всю кажущуюся целесообразность. «Что мы делаем в этих афганских горах? Ради чего мы сюда пришли?» Ответа на такие вопросы у Константина Панфилова тоже не было.