Клеменс рассмеялся:
– Просто у тебя мозги работают на самом примитивном уровне. Ты ничего не запоминаешь. У тебя нет воображения, Хичкок, старина. Ты должен научиться многое держать в своей памяти.
– А зачем мне помнить о вещах, которыми я не могу пользоваться? – сказал Хичкок, глядя широко открытыми глазами в космос. – Я человек практичный. Если я не могу видеть Землю и ходить по ней, что ж, прикажешь мне ходить по памяти о Земле, так, что ли? Это больно. Воспоминания, как однажды сказал мне отец, колючи, как иглы дикобраза. К черту их! Подальше от воспоминаний! Они делают человека несчастным, мешают ему работать, доводят до слез.
– А я вот сейчас шагаю по Земле, – сказал Клеменс, мечтательно прищурившись и выпустив струйку дыма.
– Смотри, ты дразнишь дикобраза. Чуть позднее, днем, ты почувствуешь, что потерял аппетит и тебе не хочется съесть свой ланч. Ты будешь удивляться и не понимать почему, – сказал Хичкок глухим ровным голосом. – А все потому, что ты занозил ноги колючками дикобраза и тебе теперь больно. К черту все это! Если я не могу что-то выпить, попробовать на вкус, что-то ущипнуть, кому-то дать пинка, растянуться и полежать на чем-то, тогда, говорю я себе, забудь об этом. Для Земли я умер; что ж, она тоже умерла для меня. Если сегодня вечером в Нью-Йорке никто не оплакивает меня, к черту Нью-Йорк! В космосе нет времен года: нет зимы и лета, нет весны и осени. Нет здесь какого-то конкретного вечера или утра, а есть только космос, и более ничего. А в это мгновение здесь мы с тобой и эта ракета. Но реально существующим я ощущаю только себя. Вот и все.
Клеменс словно и не слушал его.
– А я вот беру монету и бросаю ее в телефон-автомат, – промолвил он с медленной улыбкой, наглядно показывая, как он это делает. – И звоню своей подружке в Эванстаун: «Алло, Барбара!»
Ракета продолжала свой полет.
Ровно в 13.05 звонок собрал всех на ланч. Команда бесшумно, в подбитых резиной бутсах, мгновенно заняла свои места за столами с мягкой обивкой.
Клеменс вдруг понял, что ему совсем не хочется есть.
– Что я тебе говорил, – тут же заметил это Хичкок. – Вот тебе твои чертовы дикобразы! Забудь о них, как я тебе говорил. Смотри, какой у меня аппетит, – произнес он все это монотонным, неживым голосом, без тени юмора или злорадства. – Следи за мной.