– Которая все растёт…
Впав от жары и керосиновой вони в недолгое беспамятство, Сергей какое-то время молча смотрел на ухмылявшуюся тёщу, а затем сказал:
– Если моих денег будет на все хватать, то ваша помощь, Олимпиада Петровна, нам уже не понадобится. И тогда вам придётся бросить воровство. А не воровать вы не можете…
Это было чистой правдой. Всю свою жизнь Олимпиада Петровна таскала продукты из столовых, в которых работала, и очень этим гордилась. Она отказывалась от хороших предложений и продолжала трудиться в заводских забегаловках, маниакально вынося жареных кур, говяжий фарш, яйца всмятку и плавленые сырки.
– Ты что, Серёжа! – вмешалась жена. – Мама не ворует. Она просто… выносит…
– Да! Я просто выношу! – тут же ухватилась за это объяснение Олимпиада Петровна. – Воруют ночью! Ломают двери, замки и сторожей душат! А я днём выношу – в обоих руках!
И она потрясла перед Тютюниным двумя красными ладонями, натруженными многолетней переноской авосек с продуктами.
Одно время, ещё в молодости, Олимпиада Петровна пыталась поработать на домостроительном комбинате, но, затарив всю квартиру гвоздями, обойным клеем и свежеструганной доской, поняла, что продукты питания – более перспективное направление. И вернулась к своей прежней, любимой и понятной работе.
– Ладно, – вздохнул Сергей, решив прекратить этот спор. Жара лишила его последних сил, а чтобы сопротивляться тёще, их требовалось немало. Ох, немало.
Схватив лопату, Окуркин с размаху ударил ею о землю, однако она сразу отскочила, оставив на спрессованной глине едва заметный рубчик.
– Уходите, – серьёзно сказал Тютюнин. – Видите, какая земля тяжёлая. Мешаете только…
– Хорошо, Серёж, работай пока, – произнесла Люба. – А мы через час уже обед приготовим. Правда, мам?
– Правда, – буркнула Олимпиада Петровна и, развернувшись, двинулась к «красному уголку».
Люба ушла следом за ней, и Сергей остался в одиночестве, уныло долбя будущую грядку.
Неожиданно послышалось жизнерадостное завывание окуркинского «запорожца». «Лупатый» канареечного цвета выскочил из-за чахлого лесочка и лихо затормозил перед верёвкой, которая в отсутствие забора обозначала границы дачи.