Глядя в спину уходящему Кентуру, Родонагрон мельком подумал, что лучше бы он, а не Каур-Феан погиб в последней битве за долину Ирольна – слишком уж горд, помнит о привилегиях и не берет на себя труда выходить пятясь.
– Что еще? – вернул он свое внимание леденящему Каббиборою, затаившемуся под потолком, как только на пороге появился дерзкий тлан.
Ветер колыхнул черную мантию владыки, облачился в полупрозрачную плоть седовласого старца и предстал перед Родонагроном.
– Проклятая убила Иссу, и теперь его появления можно ждать где угодно, – прошелестел вкрадчивый голос ветра. – Первое время он будет слаб и едва ли сможет скрыться от твоих ловчих. Эленга поразвлекалась, теперь твоя очередь.
– Исса никуда не денется… Он бессмертен, но я завидую его способности умирать.
– Разве это смерть, владыка! Смерть – это шаг в иную жизнь, а что толку умирать, если всё время возвращаешься назад…
– Ты говоришь так, как будто что-то знаешь.
– Конечно, Исса Пожиратель Людей знает больше. В нем живет память всех, кого он пожрал, и, наверное, среди них были не только люди… Он помнит древних богов. Но узнать всё, что знает Исса, тебе будет легче, чем умереть, – усмехнулся Каббиборой и, обратившись в вихрь, скрылся в оконной арке.
Родонагрон дождался, когда голубое отверстие в плотных облаках затянется серой пеленой, и негромко приказал Недремлющему, привычно стоящему по правую руку владыки:
– Пусть приведут малыша.
Недремлющий был нем почти от рождения. Он не знал тайны собственного происхождения, и поэтому владыка испытывал к нему что-то вроде родственных чувств. Во время позапрошлого вторжения в Ирольн одна из жен рода Ольдора не успела предать себя огню, как того требовал обычай, и воины-тигеты захватили ее для забав. Но забавы не получилось – она успела заколоть двоих воинов кинжалом, спрятанным под одеждой, и чуть было не пронзила собственную грудь. Тигеты отобрали у нее оружие и уже собирались подвергнуть ее медленной смерти, когда мимо проследовала свита владыки. Родонагрона сопровождал один из Видящих, и он поведал, что во чреве жены, обреченной на смерть, – плод, о котором она еще не знает. Ее убили через восемь месяцев, младенца лишили языка, а всех, кто что-то знал об этом, – жизни, чтобы тайна навсегда осталась тайной. Владыка Варлагора знал цену преданности не ведающих рода.