Но наутро она пришла снова и спокойно уселась за столик.
Он казался себе грубым и неотесанным при одном лишь взгляде на ее безмятежность, на ее тонкие пальцы, запястья. Ему казалось, что, пройди он мимо нее, задень – и она разобьется, что тебе фарфоровая статуэтка… Стоп. Зачем он стоит тут и пялится на нее? Неужели у него нет других дел, черт побери? А ей нужно приходить к Сильвану Маркизу, в его бутик, там все сладкое, яркое… Не то что у него, Доминика Ришара. Его шоколад такой темный, что на языке остается терпкая горечь.
Да, ей наверняка нужен галантный принц, а не мужлан, который провел первые шесть лет своей рабочей карьеры, с двенадцати до восемнадцати лет, на жуткой скотобойне, срубая с костей кровавые куски мяса. От такой работы руки его сделались безобразными, загрубели, душа тоже. Он преодолел темную полосу своей жизни, но уж точно не подпустит туда никого даже близко. Что случится, если когда-нибудь он сорвется с цепи? Думать об этом он не хотел.
– А она на тебя запала, разве не видишь? – заметила Селия, его работница, лохматенькая толстушка, оттеснив своего босса в угол, чтобы лучше видеть самой. Доминик мрачно поглядел на каштановые клочья ее волос. Он не понимал, почему его сотрудники упорно относятся к нему, как к добродушному старшему братцу или терпеливому папеньке, хотя он был лишь на несколько лет старше их и едва ли годился на ту или другую роль. Ни у одного топ-шефа во всем Париже не было таких отношений с подчиненными. Возможно, он обладает особым даром нанимать идиотов.
Да, ему следовало бы научить их бояться его, ну или на худой конец уважать, а он просто учит их безупречно делать свою работу. Впрочем, он любил, когда его боялись равные ему люди. Ему была противна сама мысль, что бояться его могут те, кто в чем-то от него зависим.
– Наверняка она просто живет в отеле где-нибудь по соседству, – ответил он. И все. Правильно?
– Ну, она такая прозрачная, что едва ли ест еще где-то в Париже. – Селия не была безобразно полной, нет, но по парижским меркам все-таки носила на себе лишние килограммы и поэтому ревниво относилась к женщинам, которые морили себя голодом ради моды. – Нет, она точно на тебя запала!
Доминик почувствовал, что краснеет, и всячески воспротивился этому. Он не знал, почему, но ему было приятно думать, что эта веснушчатая клиентка, похожая на Одри Хепберн, неравнодушна к нему.