в Молдавию искать поддержки у турецкого султана. Ехали преимущественно
по ночам, осторожно вглядываясь в загустелую темень и думая: то замерцали
огоньки какого-то жилья или блеснули злые волчьи глаза? А когда, бывало,
храпели напуганные кони, почуяв хищный волчий дух, то большей частью
радовались, нежели боялись. От хищной стаи мужчины при оружии как-то
дадут себе совет. Куда хуже дело с московскими разъездами, которые
рыскали, охотясь на мятежного гетмана, многими путями.
А Григорий проходил саксонскую муштру, старательно маршировал
заботливо вымощенными плацами и грыз военные наставления. Это давалось
ему легко и казалось почти игрушкой после Лунденского университета, где
Григорий проходил курс у профессора Регелиуса вместе с детьми
благороднейших родов королевства. Муштра тоже не казалась страшной и
непривычной. Еще тринадцатилетним Карл ХІІ зачислил мальчика фенрихом в
свою гвардию, где Орлик даже успел пройти боевое крещение во время
обороны крепости Штральзунд.
…Натруженные кони лесами и перелесками, большей частью
объездными раскисшими дорогами тяжело тянули бричку, ехали в неблизкую
Молдавию днем, а еще чаще – глухой ночью, при погоде и в промозглую
дождевую пору. А когда где-то на горизонте полыхали молнии, то казались
гетману эти далекие сполохи заревами – мнилось ему, что это горит Украина…
Писали Филиппу собратья из Глухова, а потом из Запорожской Сечи, что
творилось на Украине. Батурин бы выстоял, если бы не коварная измена
Ивана Носа из Прилукского полка. Едва Орлик смыкал вежды, как перед
глазами снова вспыхивало пламя. Оно, безжалостное и неистовое, охватило
весь город, и средь тех огненных сполохов метались люди. Смерть шла с
Востока, и на прю против нее рядом с седовласыми полковниками встали
женщины и дети. Бок о бок с видавшими виды козаками, чьи сабли
выщербили немалоо турецких, крымских, московских (разве только?) сабель,
отстаивал свое право на жизнь священник с дочуркой…
И силы были уже неравные. Старшину вывезли к Глухову, и палач со
стеклянными глазами, с равнодушием и скукой утомленного живодера делал
свое дело.
Других же защитников города ждала невиданная доселе смерть. На
берегах Сейма днем и ночью стучали московские молотки, на скорую
сбивались плоты и устанавливались на них кресты и виселицы. Филипп Орлик
знал много языков, его пальцы перелистали не одну тысячу страниц книг