– Откуда вы это знаете? – спросил у индуса один из слушателей.
– Я присутствовал на этих похоронах. Солдаты Данду-Пана взяли меня в плен, и только шесть месяцев спустя я мог убежать.
Во все время разговора факир пристально смотрел на индуса. В глазах его сверкали молнии. Он осторожно спрятал свою изувеченную руку под шерстяные лохмотья, покрывавшие ему грудь.
Он слушал, боясь проронить малейшее слово, губы его судорожно подергивались, открывая ряд острых зубов.
– Итак, вы знаете набоба? – послышалось несколько голосов.
– Да, – ответил индус.
– И вы узнали бы его сейчас же, если бы случай свел вас с ним лицом к лицу?
– Так же легко, как узнаю самого себя.
– В таком случае вы можете надеяться выиграть премию в две тысячи фунтов! – с завистью заметил один из присутствовавших.
– Может быть, – ответил индус, если верно, что набоб имел неосторожность проникнуть даже в Бомбейскую провинцию, что, впрочем, кажется мне положительно невероятным.
– Да и в самом деле, к чему он пойдет туда?
– Без сомнения, чтобы снова поднять восстание, – заметил один из толпы, – если не между сипаями, то по крайней мере между сельским населением центральной полосы.
– Если правительство утверждает, что присутствие его замечено в той провинции, – подхватил другой, – следовательно, оно имеет по этому делу хорошие справки.
– Пусть так! – ответил индус. Если Брама устроит, что Данду-Пан встретится на моем пути, – я буду богат.
Факир сделал несколько шагов назад, но не спускал глаз с бывшего пленника набоба.
Наступила темная, непроглядная ночь, но оживление на улицах Аурангабада не уменьшалось.
Многочисленные предположения и разговоры о набобе переходили из уст в уста. Тут говорили, что набоба видели в городе, там – что он уже далеко. Говорили также, что присланная с севера эстафета принесла губернатору новость о поимке Данду-Пана.
В девять часов вечера наиболее знакомые с делом утверждали, что он сидит уже в городской тюрьме в обществе нескольких воров, прозябающих там более тридцати лет и что завтра рано утром он будет повешен без всяких формальностей, так же как был повешен Тантиа-Топи, его знаменитый товарищ по восстанию на площади Сипри.
Но в десять часов разнесся слух, что узник бежал почти тотчас после захвата; весть эта оживила надежды всех, кого разлакомила двухтысячная премия. На самом же деле все эти слухи не имели ни малейшего основания. Голова набоба стоила по-прежнему две тысячи фунтов, и ее все еще нужно было взять.