Легко преодолев четыре лестничных пролета, вышел во двор, здороваясь с сидящими на скамеечках у подъезда старушками, которые улыбались, отмечая несоответствие штатского костюма и форменной фуражки.
Сев в свою старенькую «Волгу», с трудом запустил двигатель.
– Ну! Не капризничай, старушка!
«Бах-тах-трах-ррр», – ответила машина.
Хлысталов глянул в зеркало заднего обзора и понял, чему улыбались бабули у подъезда.
«Что это я в последнее время? – Он кинул фуражку на заднее сиденье. – Плохо без Нины. Присмотреть некому! – Осторожно пересек двор, выехал на улицу и надавил на газ, вливаясь в общий поток. – Хорошо, воскресенье сегодня, пробок не будет. По Рязанке до Садового, потом до Красной Пресни, а там на Ваганьковское. – Глянул на часы: – Успею еще цветы купить тебе, дорогой наш Сергей Александрович».
Пятнадцать лет назад Хлысталову прислали письмо. Он тогда работал старшим следователем на Петровке, 38. Письмо в обыкновенном конверте, таких ежедневно приходило множество, но это запомнилось ему на всю жизнь, хотя он до сих пор не узнал адрес отправителя. Когда заглянул в конверт, то кроме двух фотографий с изображением мертвого человека ничего не нашел. Решил, что произошла ошибка, – в тот момент дел по убийству у него не было. Он позвонил в секретариат. Девушка-инспектор объяснила, что в конверте записки не было, а на фотографиях – мертвый Сергей Есенин. Вот тогда, вглядевшись, он узнал его.
Шел сорок второй год. Немцы, отступив, окопались недалеко от столицы, накапливая силы для повторного удара. Карточное голодное время, жизнь не стоила ломаного гроша. Человека могли убить за кусок хлеба. Мать Хлысталова работала надомницей. На складе швейной мастерской под расписку ей выдавали кучу слипшихся от крови шинелей, гимнастерок убитых красноармейцев. Они с матерью везли их домой, стирали в ручье, сушили, выкраивали уцелевшие куски ткани и шили рукавицы. Два раза в неделю связывали тяжелейшие сумки и, еле передвигая ноги, тащились до маминой работы. Мастерская находилась далеко от трамвайной остановки, и попасть туда можно было, пройдя километра три по Хорошевскому шоссе вдоль железной дороги или через Ваганьковское кладбище. Первый путь был длиннее, но по кладбищу ходить боялись из-за шпаны, которой было предостаточно. Однажды, понадеявшись и махнув рукой на все опасности, они решили скоротать путь и, не оглядываясь, побежали через кладбище. Пробежав добрую половину пути, изможденная мать не выдержала и села на прелую прошлогоднюю листву. Рядом свалился и Эдик. Пока переводили дух, взгляд мальчишки упал на невысокое корявое деревце со срезанной корой. На светлой древесине чернильным карандашом были нацарапаны слова: «Я такой же неудачник, как и ты». А рядом – чуть видимый под ногами могильный холмик со ржавым крестом и надписью: «С. Есенин».