Сдерживая зевоту, он сообщил мне, что Тимми и Конкер получили отгулы и сегодня их не будет. Он привез с собой двоих конюхов, которые были только рады их заменить. Ярдман выразил надежду, что с новыми помощниками у меня не будет осложнений. Он сказал, что сам привез их, поскольку общественный транспорт не приспособлен для встреч в пять утра в аэропорту Кембриджа.
Тем временем с переднего сиденья выбрался первый пассажир.
– Билли Уоткинс, – кивнул в его сторону Ярдман.
– Доброе утро, лорд Грей, – сказал Билли, худощавый девятнадцатилетний юнец с круглыми и холодными голубыми глазами.
– Генри, – машинально отозвался я. Меня больше устраивало такое обращение, да и в нашей работе другие варианты выглядели менее естественно.
Билли холодно и с вызовом посмотрел на меня и повторил, выбрасывая слово за словом:
– Доброе утро, лорд Грей.
– Доброе утро, мистер Уоткинс.
Он сверкнул глазами и снова холодно на меня уставился. Если он надеялся сбить меня с толку и смутить, то сильно ошибся.
Ярдман с раздражением уловил возникшие трения.
– Я тебя предупреждал, Билли, – быстро начал он, замолчал и обратился ко мне: – Я надеюсь, вы не допустите, чтобы некоторая несхожесть характеров поставила под сомнение безопасность ценного груза.
– Ни в коем случае, – отрезал я.
Он улыбнулся, обнажив свои сероватые искусственные зубы. Я никак не мог понять, почему, имея средства на такую дорогую машину, как «Ягуар», Ярдман не мог раскошелиться на более естественно выглядевшие зубы. Это, безусловно, придало бы ему более респектабельный вид.
– Вот и отлично, – быстро и удовлетворенно проговорил он. – Давайте грузиться.
Тем временем из машины осторожно выбрался третий. Его большой живот был бы вполне к лицу женщине, собирающейся родить двойню. Он был облачен в незастегнутый коричневый балахон. Под балахоном виднелись рубашка-ковбойка и красные подтяжки, с трудом поддерживавшие простые темные брюки. Он был лысоват, заспан, устал и угрюм. Ему было лет пятьдесят, и он почему-то упорно старался не смотреть мне в глаза.
«Ну и команда собралась, – думал я, переводя взгляд с толстяка на Билли. – И это когда требуется максимум сноровки и проворства». Толстяк оказался совсем непригодным к работе – он обращался с лошадьми с грубостью, рожденной страхом перед ними. По распоряжению Ярдмана он выводил лошадей из фургонов, в которых их привезли, и проводил по устланному матами настилу в самолет, где мы с Билли устраивали их во временных стойлах-боксах.