Подумав пару секунд, Миша понял — придется быть банальным,
вернуться к самому началу, тому моменту, когда они приехали на
съемную квартиру.
Временное жилье встретило их обшарпанными обоями, скрипучей
старой мебелью, текущим краном на кухне и отсыревшим потолком в
разводах. Хозяином оказался мужчина лет сорока, широкоплечий, с
небольшим пивным животиком, практически лысый, с неприятным,
«сверлящим» взглядом глубоко посаженных глаз.
Он представился Вадимом, старался даже быть любезным, но
получалось не ахти. Вадим периодически сдавал квартиру группам
рабочих, и не видел смысла излишне заботиться о таком жилище. Да и
быть любезным при общении с таким контингентом было не только
полезно но и вредно.
Раньше Ирина ни за что не обратилась бы к такому человеку, но
сейчас ей было все равно. Зато у него не возникло лишних вопросов
ни к Ире, ни к ее отцу. Надо им снять жилье у хозяина, не задающего
лишних вопросов, и ладно.
После уютной, обжитой квартиры, контраст оказался ощутимым,
особенно для Проклятого. Ни тебе полотенец, по которым можно хоть
куда-то добраться, ни своей комнаты, в которой хоть иногда можно
отвлечься от своего жалкого существования. Квартира была
двухкомнатной, но вторую временно занял отец Иры, и Михаил был
вынужден смириться с этим.
Жена, конечно, занялась вопросом благоустройства его быта, но
дело продвигалось медленно, в том числе из-за гостей. У отца развод
был в самом разгаре и Петр Артемьевич не хотел ездить домой. Тесть
с головой погрузился в свою работу и ремонт в новом доме своей
дочурки, поэтому не часто появлялся на съемной квартире, но Миша в
любом случае не мог чувствовать себя спокойно, и безвылазно сидел в
комнате Иры. А по большей части — сверху на шкафу в своей коробке,
или около нее. От скуки и периодически накатывающей безысходности,
его спасали лишь еженощные путешествия в Этанию.
В свое следующее пробуждение там, сразу же в первую после
переезда ночь, Миша убедился в том, что Магрес не соврал насчет
интенсивных тренировок. Стоило открыть глаза, как он увидел
улыбающегося Вайлеса и серьезного Колпеса. Иногда Мише казалось,
что кто-то, скорее всего еще при рождении, взял ластик и стер с
лица инструктора-бойца все эмоции, Проклятый ни разу не видел,
чтобы Колпес улыбался, или гневался или был тревожен.