Тотчас же на него тихо выступил из полумрака тощий чернец греческой веры с голодными глазами и большим прожорливым ртом; заговорил вполголоса, монотонно, будто выпевая сквозь зубы, и увлек за собою Феодула – показывать ему бывшее местонахождение великой святыни – Плащаницы, которой было обвито тело Господа по снятии Его с креста.
Этот драгоценнейший саван приоткрывали каждую пятницу, так что всяк христианин мог преотличнейше видеть лик Господа, на нем отпечатанный. И так продолжалось долгое время, пока пятьдесят лет назад зверонравные франки не взяли Город коварством и штурмом. И после того, как во Граде утвердились латинники, ни один человек – греческого ли, фряжского ли рода – не мог сказать, куда сокрылась святыня.
И пали Феодул с тем чернецом на лицо и горько плакали, сожалея о великой пропаже и орошая мозаичные полы горючей слезой.
Однако и это не внесло просветления в смутные феодуловы мысли и не сделало их течение более упорядоченным. Напротив, в голове Феодула словно бы усилились некие водовороты и завихрения.
Феодул выбрался из храма, ощущая себя как бы оглушенным, ибо явно перестарался, пытаясь вложить столь огромный груз познаний в свой не слишком вместительный разум.
* * *
Паломничая, попрошайничая и чревоугодничая, провел Феодул в Великом Городе целых две седмицы, а дело, между тем, так и оставалось еще в исходной точке.
Но вот наконец улыбнулась судьба и Феодулу – правда, едва заметно, уголочком рта, и как-то, прямо скажем, кривовато, даже с некоторой, вроде бы, издевкой. Но Феодул – малый необидчивый; он и кривой ухмылкой Фортуны счастлив. Тотчас поспешил вцепиться в полу ее разноцветных одежд.
Шагая широким шагом, заметила все же госпожа Фортуна ничтожную мошку, прилепившуюся к подолу. Взяв Феодула двумя перстами, поднесла, точно жука, к своему длинному носу. Глаз на Феодула прищурила, шевельнула тонкими, как бумага или фарфор, ноздрями и вопросила рокочуще – красивым женским голосом, однако от чрезмерности ужасным:
– КТО ТАКОВ?
– Я Феодул, – пропищал, корчась, Феодул.
– А… – молвила Фортуна разочарованно и разжала пальцы.
Феодул выпал из огромной ее руки, а упав, пребольно ударился: зубы клацнули, кости бряцнули, из глаз искры так и брызнули.
Но и тому возрадовался Феодул, что Судьба перстами его мяла и носом обонять изволила. Потер намятые бока и захромал, приободренный, в сторону порта.