– Если тебе интересно, я сейчас покажу тебе дом. Я сам проектировал его с помощью архитекторов. Конечно, мы живем здесь не круглый год, а только летом. У меня квартира в Париже на авеню Ош. А еще я купил виллу в трех километрах от Довиля, и мы ездим туда в июле. В августе у моря столько народу, что просто не продохнуть. Если тебе это по душе, я охотно приглашу тебя провести несколько дней у нас. Ты играешь в теннис, ездишь верхом?..
Почему он еще не спросил, играет ли Мегрэ в гольф и не увлекается ли водными лыжами?
– Учти: если ты хоть сколько-нибудь всерьез принимаешь то, что тебе рассказала моя теща, я нисколько не возражаю, чтобы ты провел расследование. Я весь к твоим услугам… Если тебе понадобится машина и шофер… А вот и моя жена!.. Позволь представить тебе Мегрэ, моего старого товарища по лицею… Моя жена…
Она протянула белую мягкую руку. И все у нее было белое: лицо, слишком светлые волосы.
– Садитесь, пожалуйста, месье.
Почему она производила такое впечатление, словно ей не по себе? Она как будто отсутствовала. Голос у нее был невыразительный, настолько безликий, что можно было усомниться, она ли произнесла эти слова. Она села в большое кресло, и казалось, что ей безразлично, быть ли здесь или где-нибудь еще. Впрочем, она подала какой-то знак своему мужу. Тот ее не понял. Тогда она взглядом показала на второй этаж виллы и уточнила:
– Жорж-Анри…
Малик нахмурился и, поднявшись, обратился к Мегрэ:
– Прости, я должен на минутку отлучиться.
Они остались вдвоем, неподвижные и молчаливые, – женщина и комиссар. Потом внезапно на втором этаже послышался какой-то шум. Хлопнула дверь. Послышались быстрые шаги. Кто-то закрыл окно. Были слышны приглушенные голоса, отзвуки какой-то ссоры или по меньшей мере весьма ожесточенного спора.
Чтобы прервать молчание, мадам Малик спросила:
– Вы прежде не бывали в Орсене?
– Нет, мадам…
– Здесь живется хорошо тем, кто любит деревню. Прежде всего, спокойно, правда?
Слово «спокойно» в ее устах имело особый смысл. Она была такая безвольная, такая усталая, почти лишенная жизненной силы, ее тело так слилось с плетеным креслом, что вся она словно олицетворяла покой, вечный покой…
Тем не менее она прислушивалась к звукам, доносившимся со второго этажа. Шум там постепенно стихал, а когда все умолкло, она обратилась к Мегрэ: