Приняв решение, медленно зашагал к перекрестку, напряженно
вслушиваясь между каждым движением.
Краем глаза ловил все более усложняющийся рисунок на стенах, все
столь же угловатый и непредсказуемый, но расплетающийся уже на
десятки линий. Возле самого перекрестка узор рисунка расцвел новыми
красками: тускло-синим из-за пыли и таким же темно-зеленым, и
впервые порадовал мягкими овалами, исчезающими за поворотом. К
необходимости идти вперед добавилось легкое любопытство о замысле
неизвестного художника, некогда украсившего стены. Выходило, что я
таки увижу, что там, за углом – потому как слой пыли и песка
завершался аккурат в центре пересечения этого и запирающего его
коридора, идущего под прямым углом. Там тоже было достаточно
осколков и камня, но высмотреть среди них следы мне не удалось.
Хотя какой из меня следопыт.
Видимо, ход в сторону портала крайне редко использовался, и если
аккуратно тканью замести следы – свои и ящера – то еще долго не
будет повода заглянуть в этот тупик. С такими мыслями, осторожно
выглянул в новый коридор, выдохнул, не уловив в нем шума и
движения, и все-таки рискнул взглянуть на окрас стен.
Высоко поднятый факел высветил в дрожащем полукруге некогда
изящную и красивую сцену: сотканный из линий подиум, на котором
стояли люди – тут сомнения быть не может. С десяток их, в набранных
узорным камнем пестрых одеяниях до пола, но композицию не разобрать
толком – растеклась она вдоль всего коридора, ясно только, что все
они смотрят куда-то влево, на участок стены, мне не видимый.
Невольно замялся, глядя во тьму, выбирая – исчерпан ли мой лимит
везения и есть ли оправданный повод узнать содержание картины. Но
все же, решился и осторожно шагнул дальше, высматривая все новые
детали каменного рисунка. Пока, наконец, не наткнулся на
центральный его кадр, от которого резко сжалось сердце, а тело не
наполнилось маятным предчувствием.
В середине вновь были люди, отрисованные куда крупнее и богаче
остальных. Руки их, поднятые ввысь, обращены к набранному желтым
солнечному кругу. Однако поверх каменной красоты шел иной
рисунок.
Кроваво-ржавым прямо на исходном изображении выцарапаны людские
черепа, небрежно, но отчетливо и различимо, сваленные в целый холм.
На вершине кровавой горы стоит трон, на троне том – мой старый
знакомец из пещер, в поднятой руке которого – копье. И смотрит он
на кроваво-ржавую армию ящеров, с людскими черепами в руках, что
несут их к подножию костяной дюны.