В иное время старые триумфы и горести выплывали вдруг из давно минувшего времени, и каждый в одиночку, не делясь с другими, наслаждался своими воспоминаниями, извлекая из них удовлетворение, в котором они не признавались даже себе. Изредка они разделялись друг от друга и беседовали между собой. То было позорнейшее занятие, и они знали, что это позорно – отдалять время, когда они, наконец, сольют свои личности в одну личность, образующуюся из соединения их троих. В минуту наибольшей честности они понимали, что, делая это, они инстинктивно отдаляли ту окончательную потерю своих индивидуальностей, в которой и состоит безысходный ужас, всеми разумными существами называемый смертью.
Однако обычно, с течением времени всё чаще, они были Кораблём и только Кораблём, и находили в этом удовлетворение и гордость, а иногда и некоторую святость. Святость – это качество, которое нельзя определить словами или обрисовать мыслью, ибо оно лежит вне или за пределами любого ощущения или представления, которое существо, известное как человек, может вызвать даже наибольшим усилием своего малозначительного воображения. Это, в некотором роде, чувство некого братства и с временем, и с пространством, способность ощущать себя единым, странным образом отождествляемым с понятием пространства-времени, этим гипотетическим условием, лежащим в основе всего устройства Вселенной. В этом смысле они были роднёй звёзд и соседями галактик, тогда как пустота и одиночество, хотя и не переставали быть страшными, становились знакомой почвой под ногами.
В самые лучшие периоды, когда они были ближе всего к своей конечной цели, Корабль исчезал из их сознания и они были одним, который, сконцентрировавшись сам на себе, продолжал двигаться по, на и сквозь одиночество и пустоту, уже не нагим более, но ставшим своим во Вселенной, которая отныне будет его домом.
Шекспир обратился к Плотоядцу:
– Время почти настало. Жизнь моя быстро угасает, и я чувствую, как она уходит. Ты должен быть готов. Твои клыки должны пронзить мою плоть в неуловимо крошечный миг перед смертью. Ты должен не убивать меня, но съесть меня точно в тот момент, когда я умру. И, конечно, ты помнишь всё остальное. Ты не забудешь всего, что я тебе говорил. Ты должен заменить моих сородичей, так как никого из них здесь сейчас нет. Как лучший мой друг, как единственный друг, ты не должен опозорить меня, когда я уйду из жизни.