Корабль не ответил.
– Отвечай! – заорал Хортон. – Признавайся!
– Вы сейчас не получите ответа, – вмешался Никодимус. – Корабль замкнулся в гордом молчании. Вы оскорбили его.
– Чёрт с ним, – ответил Хортон. – Я от него услышал достаточно. Теперь я хочу, чтобы ты мне кое-что сообщил. Корабль сказал, что остальные трое мёртвы…
– Возникла неисправность, – сказал Никодимус. – Примерно сто лет назад. Один из насосов перестал функционировать, и камеры начали перегреваться: я сумел спасти вас.
– Почему же меня? Почему не одного из других?
– Это очень просто, – рассудительно ответил Никодимус. – Вы были номером первым в ряду. Вы находились в камере номер один.
– А если бы я был в камере номер два, ты бы позволил мне умереть?
– Я никому не позволял умереть. Я мог успеть спасти лишь одного спящего. Когда это было сделано, для остальных стало уже поздно.
– И ты сделал это по порядку?
– Да, – согласился Никодимус. – Я это сделал по порядку. А что, был способ получше?
– Нет, – признался Хортон. – Думаю, что не было. Но когда трое из нас оказались мертвы, не возникало ли мысли прекратить миссию и вернуться на Землю?
– Не было такой мысли.
– А кто принял решение? Конечно же, Корабль?
– Не было никакого решения. Никто из нас не упоминал об этом.
Всё пошло неладно, подумал Хортон. Если бы кто-то засел за дело и постарался над этим от всей души, с сосредоточенностью и усердием, граничащим с фанатизмом, то и тогда он не смог бы крепче затянуть гайки.
Корабль, один человек, один тупой неуклюжий робот – господи, что за экспедиция! И более того, бесцельная экспедиция в одну сторону. Мы с тем же успехом могли бы и не выступать, подумал он. Не считая того, напомнил он себе, что если бы они не выступили, он бы уже много столетий был мёртв.
Он попытался припомнить других, но не смог их вспомнить. Он лишь смутно мог различить их, словно сквозь туман. Их образы были смутны и расплывались. Он попытался разглядеть их лица, но у них словно не было лиц. Позднее, он знал, будет оплакивать их, но сейчас он не мог по ним скорбеть. Сейчас не было времени для скорби: слишком много следовало сделать и слишком о многом подумать. Тысячи лет, подумал он, и мы не можем вернуться. Ибо только корабль мог доставить их обратно, и если Корабль сказал, что он не вернётся, то всему конец.