Дать себе отчет в дальнейших своих действиях Фауст вряд ли бы сумел. Он вышел куда-то из кабинета, вернулся, держа в руках пузырьки и пакеты с какими-то растворами, что-то вколол себе шприцем, что-то установил в капельницу и, наконец, лег на кушетку. Все это с механическим отсутствием каких-либо эмоций, будто то была дежурная процедура, а не опасное и рискованное погружение в состояние искусственной комы.
– Я продал бы душу за то, чтобы познать тайны этого мира, – повторил Фауст фразу, записанную утром в дневник сновидений, погружаясь в очередной сон. Только в этот раз, он засыпал не на ночь, а на целые годы. С риском никогда больше не проснуться.
Первым, что увидел перед собой Фауст, был потолок. Не белый с чуть потрескавшейся штукатуркой потолок его кабинета в мединституте, а даже с виду тяжелая плита желтоватого песчаника. Впрочем, он не спрашивал себя: «Где я?» или «Почему песчаник?», – Фауст только видел, но мыслей никаких у него при этом не возникало. Потолок, стены, дверь… В дверь кто-то тихонько постучался, а спустя мгновение, она стала медленно открываться и, во все расширяющемся проеме, наконец, показалась головка рыжеволосой девушки. «Адалинда!», – вспыхнула наконец искра в сознании Фауста. – «Я сплю!», – понял он, и, последовавшее за этим чувство резкого падения, погрузило его во мрак.
Зато, потревоженный коротким вскриком Адалинды, проснулся Сильвестр.
– В чем дело? Что случилось? – забеспокоился молодой человек, поднимаясь с массивного сундука в собственной лаборатории, на котором и задремал после работы.
– Вы… вы парили над сундуком в воздухе, – наконец справившись с потрясением, пробормотала девушка.
Сильвестр засмеялся.
– Вам, наверное, показалось, сестра Адалинда, – поспешил он ее успокоить, – из-за дыма.
Сильвестр всю ночь готовил в этом помещении лекарства для храма, а под утро уснул, позабыв его проветрить, таким образом, помещение и впрямь было сильно задымлено, и Адалинда успокоилась, списав увиденное, на обман зрения. Молодой алхимик, тем временем, уже копошился в другом конце комнаты, возле стола с перегонными кубами, ретортами и мензурками. Он укладывал склянки с приготовленными ночью зельями в короба обложенные для мягкости сеном.
– Все лекарства готовы, – по ходу дела говорил он, – и я сам отнесу их в храм, если вы еще немного подожде…