— Надеюсь. Хм, и ты ещё что-то говоришь о моём, якобы, “протеже”, —
улыбнулась Мария Фёдоровна. — Я тебя не спрашивала раньше, но
теперь… Скажи, почему ты так привечаешь этого, гм, Григория и
совершенно не выносишь Грачёва?
— Не знаю. Мне по большому счёту нет никакого дела до Грачёва. А не
терплю, наверное, по той же причине, по которой и Павел, и
Александр не терпели всех этих “предсказателей” рядом с собой! Они
никогда не предсказывают хорошее, только скорую смерть! В
Петропавловке таким провидцам самое место! Это я ещё про Маринкино
проклятие ничего не говорю сейчас! — Николай отвернулся к окну,
вгляделся невидящим взором в стекло, в своё отражение. Помолчал,
успокаиваясь и унимая вспыхнувшее раздражение и злость, выдохнул,
отшагнул от окна, развернулся и поднял голову. Задержался взглядом
на гербе Романовых над камином, перевёл глаза на портреты членов
Императорской фамилии. Продолжил: — А Грачёв пусть тебе спасибо
скажет, что твоим заступничеством в подвальных казематах не
оказался… Григорий же… Старец для Алексея всё сделает! Только из-за
одного этого его рядом и терплю…
Погода в Петрограде стояла пренаипакостнейшая. Крепкие
предновогодние морозы постепенно сошли на спад, январь раскис
слякотью, сменяющейся гололедом, а знаменитые февральские морозы
где-то точно заблудились.
В начале марта Нева начала потихоньку просыпаться от зимней спячки,
всё активнее и активнее ворочаться в своём каменном ложе, понемногу
сбрасывая с себя надоевшее ледяное одеяло. До ледохода дело ещё не
дошло, но вот пересекать реку по льду было уже рискованно.
Находились, куда же от них денешься, смельчаки, перебиравшиеся по
каким-то особо важным нуждам на другую сторону реки, но их были
единицы. А остальные смотрели на них с интересом, мол, провалится
или нет? Крутили у виска ладонью и, плюнув, предпочитали потратить
пусть чуть больше сил и времени, но добраться до надёжных каменных
мостов.
Ночами морозы ещё брали своё, пытались хоть немного наверстать
упущенное и всеми своими силёнками затянуть бурливую стылую воду
ледяной плёнкой, но силёнок тех уже не хватало. И на утро ледяная
плёнка быстро размывалась, топорщилась на заломах прозрачными
блестящими гранями. А торжествующая река чувствовала приближение
весны, с каждым новым днём всё сильнее и сильнее рвалась на
свободу, выплёскивала накопившееся раздражение из-под ледяного
панциря наружу, выхлёстывалась и растекалась по его поверхности
огромными чёрными кляксами.