. Вы можете видеть имя аббата Троткозийского, abbas Trottocosiensis, в самом начале парламентских списков четырнадцатого и пятнадцатого веков… Здесь очень мало света, а эти проклятые бабы всегда оставляют лоханки в проходе! Осторожно, здесь поворот! Теперь поднимитесь на двенадцать ступенек, и вы будете в безопасности!
К этому времени мистер Олдбок дошел до верха винтовой лестницы, которая вела в его личные апартаменты, открыл дверь и отодвинул кусок ковровой ткани, которой она была завешана.
– Что вы тут затеяли, пакостницы? – вдруг закричал он.
Грязная, босоногая служанка, застигнутая в минуту страшного преступления – уборки sanctum sanctorum, бросила пыльную тряпку и убежала в противоположную дверь от лика разъяренного хозяина. Но молодая леди, присматривавшая за работой, не сдавала своих позиций, хотя, по-видимому, несколько оробела.
– Право же, дядя, в вашей комнате был ужаснейший беспорядок, и я зашла присмотреть, чтобы Дженни все положила на прежнее место.
– А кто позволил тебе – да и Дженни тоже – вмешиваться в мои личные дела? (Мистер Олдбок ненавидел уборку не меньше, чем доктор Оркборн или любой другой завзятый ученый.) Ступай занимайся своими вышивками, обезьяна, и не попадайся мне здесь опять, если тебе дороги уши! Уверяю вас, мистер Ловел, что последний набег этих мнимых друзей чистоты оказался для моей коллекции почти таким же роковым, как посещение Гудибраса{42} для собрания Сидрофела{43}. И я с тех пор не знаю, где
…Мой старый календарь, который
Был врезан в медный верх доски.
Где нэпировские
{44} бруски,
Где лунные часы, амфоры,
Созвездья из цветных камней,
Игрушки прихоти моей, –
и так далее, как сказано у старого Батлера.
Во время этого перечисления потерь молодая леди, сделав реверанс перед Ловелом, воспользовалась случаем и скрылась.
– Вы задохнетесь тут в тучах пыли, которую они подняли, – продолжал антикварий. – Но уверяю вас, что около часа назад это была древняя, мирная, спокойная пыль и оставалась бы такой еще сто лет, если бы ее не потревожили эти цыганки, всюду сующие свой нос.
И действительно, прошло некоторое время, прежде чем Ловел сквозь тучи пыли мог рассмотреть комнату, в которой его друг устроил себе убежище.
Это была высокая, но не особенно большая комната, слабо освещенная узкими окнами с частым свинцовым переплетом. Конец комнаты был заставлен книжными полками. Занимаемое ими пространство было явно мало для размещенных на них томов, и поэтому книги стояли в два и три ряда, а бесчисленное множество других валялось на полу и на столах среди хаоса географических карт, гравюр, обрывков пергамента, связок бумаг, старинных доспехов, мечей, кинжалов, шлемов и щитов шотландских горцев. За креслом мистера Олдбока (это было старинное кожаное кресло, лоснившееся от постоянного употребления) стоял огромный дубовый шкаф, по углам украшенный херувимами в голландском вкусе, с большими неуклюжими головами и куцыми крылышками. Верх этого шкафа был загроможден бюстами, римскими светильниками и чашами, среди которых виднелось несколько бронзовых фигур. Стены были покрыты мрачными старинными коврами, изображавшими достопамятную историю свадьбы сэра Гавэйна