Люгер был в полтораста тонн водоизмещения, но черный цвет, в который он был окрашен, значительно скрадывал его размеры, к тому же он глубоко сидел в воде. Парус на нем был двойной, то есть состоял как бы из двух крыльев, которыми он взмахивал, как птица, очень удивляя толпившихся на берегу моряков, внимательно следивших за всеми его движениями и поверявших друг другу свои сомнения на довольно ломаном итальянском языке. Все это происходило на каменистом мысе, возвышающемся над городом Порто-Феррайо на острове Эльбе. Небольшая гавань этого города совершенно не видна с моря, как будто она нарочно желала укрыться, чтобы избегнуть таких неожиданных посещений, как настоящий подозрительный корабль. Однако, несмотря на свои небольшие размеры, гавань была достаточно укреплена на случай защиты от неприятеля. Набережная была тесно застроена домами.
В настоящее время, привлеченные слухами о появившемся иностранном судне, все жители бросились на мыс, и на улицах было пусто. Приближение люгера к этому сравнительно мало посещаемому порту произвело на его простых моряков такое впечатление, какое вызывает появление ястреба на птичьем дворе. Пошли различные догадки о характере и цели посещения этого чуждого судна.
Томазо Тонти был старейшим моряком острова Эльбы, и его мнение, как человека опытного и благоразумного, пользовалось общим доверием, если дело касалось моря. Кто бы ни прибыл в город – купец ли, трактирщик, рудокоп, – его первой заботой было разыскать Мазо, или Тонти, так как он известен был одинаково под обоими этими именами, и к нему обратиться со всеми своими сомнениями. И тогда толпа человек в двести окружала оракула, а мужчины, женщины и дети слушали его, как слушают проповедника в моменты наибольшего религиозного вдохновения. Никто не перебивал его вопросами, никто не становился перед ним, чтобы не загораживать ему вида на море. Одни старики, его сверстники, не стеснялись высказывать свои предположения, и Тонти не мешал им говорить, но сам высказывался очень мало и осторожно, чем и обязан был приобретенной им репутации, так как всегда заставлял предполагать, что знает больше того, что высказывает. В данном случае из осторожности или потому, что действительно нелегко было остановиться на каком-нибудь определенном предположении, но он упорно молчал, и его пасмурное лицо не предвещало ничего хорошего.