Но сила алкморега у него была. Вполне достаточно, чтобы поднять планетарный катер или… подкинуть женщину среднего веса вверх на двенадцать метров.
Джина в полете развернулась, хватаясь одной рукой за подоконник, и влетела в комнату, сбивая с ног парня с лучевым ружьем. Тот попытался сопротивляться, но уже через две секунды его оружие перекочевало в руки десантницы, а челюсти и пах превратились в кашу – Джина всегда первым делом била в эти места. Михаил – парень крепкий, и кое-как выдержал ее напор, а вот этот киллер…
В глубине квартиры прошипела раздвижная дверь.
– Дьявол, второй ушел! – сжала кулаки Джина, выскакивая следом и убеждаясь, что телепорт уже сработал.
Но второй не ушел. Второй… точнее, вторая, ибо это была женщина, не нашла ничего лучше, кроме как выбежать наружу через ближайший выход. И врезалась в громадную тушу, именуемую Остапом. Великан перекрыл собою двери, как пробка горлышко бутылки.
Джина отволокла свою жертву к катеру и швырнула его на заднее сиденье. Туда же отправилась и женщина, бьющаяся в ручищах Остапа, как крыса в зубах терьера. А вот Ежова они положили аккуратно, лицом вниз, стараясь не задеть горелое отверстие на спине. Михаил еще дышал, но еле-еле.
– Как думаешь, выживет? – равнодушно осведомилась Джина, запуская «Эринию». Добытое ружье она положила рядом с собой. Модель была самая дешевая.
– Може выживе, – задумался Остап. – Швыдко довеземо, Бархат його прооперуе. А ни – на тот свит, теж дило… На тому свите гарно… хотив бы думаты.
– Куда вы нас везете? – жалобно спросила женщина на заднем сиденье. Судя по внешности, ей было от сорока до восьмидесяти лет.
– Я разрешала открывать рот? – прорычала Джина.
– Зараз мы злетаем до хаты, до Фриды, – охотно объяснил Остап. – Вона скаже, що вы за людыны, да чому вы нашого товарища з гвынтивки потравмували. А дале будемо бачиты, що з вамы робыты. До речи – нихто ни окровавлен? А то глядайте у мэнэ, без фокусив – усех порешу, коли кров почую!
В кают-компании царил покой и уют. Дельта играл на небольшом вакуумном синтез-органе – он любил музыку. Его четыре руки с гибкими сталепластиковыми пальцами порхали над клавишами, как бабочки, порождая божественные звуки. Разумеется, мелодия была очень грустной – робот-меланхолик просто не мог сыграть хоть что-нибудь веселое.