Венецианский купец - страница 2

Шрифт
Интервал


Случилось, мне пришлось бы загрустить?
Не говорите, знаю я: Антонио
Грустит, тревожась за свои товары.

Антонио

Нет, верьте мне: благодарю судьбу —
Мой риск не одному я вверил судну,
Не одному и месту; состоянье
Мое не мерится текущим годом:
Я не грущу из-за моих товаров.

Саларино

Тогда вы, значит, влюблены.

Антонио

Пустое!

Саларино

Не влюблены? Так скажем: вы печальны,
Затем что вы невеселы, и только!
Могли б смеяться вы, твердя: «Я весел,
Затем что не грущу!» Двуличный Янус!
Клянусь тобой, родит природа странных
Людей: одни глазеют и хохочут,
Как попугай, услышавший волынку;
Другие же на вид, как уксус, кислы,
Так что в улыбке зубы не покажут,
Клянись сам Нестор[2], что забавна шутка!

Входят Бассанио, Лоренцо и Грациано.

Саланио

Вот благородный родич ваш Бассанио;
Грациано и Лоренцо с ним. Прощайте!
Мы в лучшем обществе оставим вас.

Саларино

Остался б я, чтоб вас развеселить,
Но вот я вижу тех, кто вам дороже.

Антонио

В моих глазах цена вам дорога.
Сдается мне, что вас дела зовут
И рады вы предлогу удалиться.

Саларино

Привет вам, господа.

Бассанио

Синьоры, но когда ж мы посмеемся?
Когда? Вы что-то стали нелюдимы!

Саларино

Досуг ваш мы делить готовы с вами.

(Уходят Саларино и Саланио.)

Лоренцо

(к Бассанио)

Синьор, раз вы Антонио нашли,
Мы вас оставим; но прошу – к обеду
Не позабыть, где мы должны сойтись.

Бассанио

Приду наверно.

Грациано

Синьор Антонио, вид у вас плохой;
Печетесь слишком вы о благах мира.
Теряет тот, кто покупает их
Забот излишком. Как вы изменились!

Антонио

Я мир считаю, чем он есть, Грациано:
Мир – сцена, где у всякого есть роль;
Моя – грустна.

Грациано

Мне ж дайте роль шута!
Пускай от смеха буду весь в морщинах;
Пусть лучше печень от вина горит,
Чем стынет сердце от тяжелых вздохов.
Зачем же человеку с теплой кровью
Сидеть подобно мраморному предку?
Спать наяву или хворать желтухой
От раздраженья? Слушай-ка, Антонио:
Тебя люблю я; говорит во мне
Любовь. Есть люди, у которых лица
Покрыты пленкой, точно гладь болота;
Они хранят нарочно неподвижность,
Чтоб общая молва им приписала
Серьезность, мудрость и глубокий ум,
И словно говорят нам: «Я оракул;
Когда вещаю, пусть и пес не лает!»
О мой Антонио! Знаю я таких,
Что мудрыми слывут лишь потому,
Что ничего не говорят, – тогда как,
Заговорив, они терзали б уши
Тем, кто, их слыша, ближних дураками
Назвал бы, верно. – Да об этом после.