Мать их пересилила себя, отерла слезы и с благодарностью протянула руку молодому рабочему, говоря:
– Благодарю вас, Андрэ, – и за него, и за себя.
– Нет ли чего-нибудь нового, сударыня?
– Ничего еще не знаю. Средства мои истощаются, работы мало. Молодая англичанка, которой я давала уроки, заболела и уезжает на юг; у меня остается только вышиванье, а глаза мои слабы. Не знаю просто, что и делать.
– Вы забываете, сударыня, мою работу. Я могу увеличить число своих рабочих часов в день… Ведь зима не век будет продолжаться.
– Нет, Андрэ, я не забываю вашей доброты, вашей внимательности и очень вам благодарна за них, но я ничего не могу от вас принять.
– Напрасно, сударыня, это мой долг. Ваш супруг дал мне воспитание, когда моего отца убило при взрыве парового котла. Месье Робен поставил меня на ноги, дал мне возможность зарабатывать себе на хлеб, и если моя старушка мать умерла спокойно и не в нужде, то этим я обязан ему. Таким образом, сударыня, я вам не чужой.
– Но это не причина, чтобы вы из-за нас надрывали себя работой.
– Где же я надрываюсь? Я молод, здоров, силен, это для меня ничего не значит.
– Я не желаю, чтобы вы ради нас отказывали себе в самом необходимом; вы зарабатываете вовсе не так уж много…
– Но, сударыня, я все равно что свой…
– И все-таки я не могу согласиться. После, может быть… я посмотрю… если очень плохо придется… если дети, например, заболеют… или голод… Но поверьте, я очень тронута вашим предложением.
– Но однако… неужели его не возвратят из ссылки? Многих уже возвратили…
– Для этого нужно подавать просьбу о помиловании, а мой муж ни за что не будет просить помилования у того, кого он считает узурпатором…
Молодой ремесленник понурил голову и молчал.
– Впрочем, – продолжала молодая женщина, – я сегодня собираюсь ему писать… или, вернее, мы все ему напишем. Не так ли, дети?
– Да, да, мама, – отвечали старшие мальчики, а младший, Шарль, чинно усевшись в уголке, немедленно принялся царапать что-то на четвертушке бумаги.
Кончив царапанье, он с довольным видом подошел к матери и сказал:
– Вот, мама… это мое письмо к папе.
Молодая женщина села к столу и написала мужу письмо, в котором, тщательно избегая всего, что могло бы понапрасну расстроить Робена, извещала его о хлопотах друзей по поводу его помилованья.
«Но так как, – писала она, – там ставят непременным условием, чтобы ты написал сам просьбу о помиловании, ты же, вероятно, на это не согласишься, то надежды на благополучный исход почти нет никакой. Во всяком случае, говорят, тебе согласятся дать землю в Гвиане и сделать тебя ссыльнопоселенцем».