Прогоняю воспоминания. Кажется,
Витька спросил про фингал,
или про два? — не знаю, в зеркало еще не смотрел.
— Он, — отвечаю, — Лепеха.
— Да ты че? А когда?
— Пару часов назад, жив и здоров
был.
Слово какое: был, быльем поросло…
мимо могилы Лепехи я всегда захожу на погост. Не то чтоб скорблю,
останавливаюсь, вспоминаю о нем что-то хорошее. Как он, к примеру,
в четвертом классе задачки в уме решал. Быстрее всех! Отличники рты
раззевали. Или как в финальной игре на первенство города Колька
единственный гол закатил. А теперь… это что ж получается? — целый
пласт из моей памяти брошен коту под хвост? Колька погиб, не успев
стать наркоманом. Похоронят его теперь в конце старого кладбища,
там, где сейчас автозаправка. Если конечно Витька чутка не соврал.
А похоже, что не соврал: идет мой дружбан, скорбно пинает камни. У
перекрестка остановился, дождался меня и говорит:
— Если б вы сегодня не подрались, он
бы сейчас живой был.
У меня аж дыхание перехватило, слезы
на глаза навернулись.
Знал бы мой старый друг, как он сейчас прав! Дети — это
маленькие боги, а жизнь делает из них взрослых.
Во дворе у Лепехиных настежь открыта
калитка. Из грузовой машины мужики выгружают обитый бархатом гроб.
Пространство возле глухой стены беленой саманной хаты, зарастает
траурными венками. Приходят люди, слышится женский плач. А вот
самого Кольку из морга не привезли, в этом Витька
сбрехал.
— Тут и без нас тошно, — сказал я
ему. — Врачи еще будут вскрытие делать. Долгая это песня. Пойдем-ка
лучше домой. Уроки надо учить — завтра ведь в школу.
— На похороны пойдешь?
— Нет.
— Из-за фингалов?
— Нет.
— А почему?
Я глянул в его глаза и честно
сказал:
— А потому, Витька, что я сегодня
тоже умру.
— Тю на тебя! — он сунул руки в
карманы штанов и зашагал прочь. Наверное, не поверил.
По дороге домой я старательно
вспомнил все, что когда-то читал о предсмертных воспоминаниях.
Угасающий мозг чередует фрагменты памяти, как видеомагнитофон,
поставленный на обратную перемотку. То есть, наоборот. Не завтрак —
обед — ужин, а ужин — обед — завтрак. Если верить общеизвестной
теории, это не мой случай. Нет ускоренного движения, нет
хронологии. Этот видик заклинило. Пленка смакует один
небольшой фрагмент. События в нем трактуются очень вольно, помимо
моей воли. Нет, это не оригинал, а как говорят музыканты, вариации
и фантазии на тему прошедшей жизни. Значит, что? — спросил я себя,
— значит будем смотреть правде в глаза, мозг мой давно умер. В
своем настоящем, я уже бездыханный труп без надежды на реанимацию.
Эх знать бы, что это так хорошо, давно б наложил на себя руки.