Валька вообще-то девка что надо —
умная, и симпотная. Я даже хотел за ней приударить классе в
восьмом. Да побоялся, что на смех меня поднимут. Был у Филонихи
большой недостаток — лишняя извилина в голове. И втемяшилось в эту
извилину стать кинозвездой. Она по натуре максималистка, или все,
или ничего.
Все девчонки перед зеркалом крутятся
и ни единой трагедии. А Вальке оно не в жилу пошло. Вот чем-то она
себе не понравилась. В общем решила она, что артисток с такими
рожами быть не должно. Даже хуже того, стала себя за это казнить и
родителям своим выговаривать за хреновый генный набор.
Появились на юной девчонке старушечьи
платки, платья и кофты. Зажила она, замкнувшись в себе. С пятого
класса ее за глаза звали бабой Валей, или бабкой
Филонихой.
Откуда я это знаю? Да она мне
сама потом обо всем рассказывала. Я ведь последние восемь лет
работал электриком. Ходил по домам и квартирам, счетчики менял у
людей. Так и набрел на ее нору. Валька меня не сразу узнала, а я
так с первого взгляда. Над щекой такая же завитушка, и фамилия в
наряде, как
перепутаешь? Посидели, чайку попили, вспомнили школу. Поведала
она за столом свои девичьи сердечные тайны.
А сейчас вот рожу воротит. Да и я на
нее не смотрю, слава Богу, не педофил. Мне сейчас интересней
учительниц своих оценить с позиции возраста.
Минут, наверное, пять, как звонок
прозвенел. Математички нет, взрослых, кроме меня, никого. Все, —
думаю, — ясно. В связи с трагическим случаем, готовится
мероприятие. Не факт, что урок вообще будет. А пацаны
бесятся! Шум перерос в гвалт, Витька с Босярой по партам начали
бегать, кто-то с задних рядов жеваной шпулькой в меня запустил. По
затылку попал, падла.
Поворачиваюсь, смотрю на Камчатку. У
всех невинные рожи, никто ничего не видел. И так мне обидно
стало!
— Ну, что, — говорю, — дорогие мои
детишечки, кто из вас давненько не обсирался в мозолистых руках
рабочего человека?
Все засмеялись, а Юрку Напреева это
сильно задело.
— Ну, я, — отвечает, — а чё?
Ему действительно чё? Он самый
здоровый в классе, на целую голову выше меня. Да и мне тоже ничё.
Зря что ль, я помер со свернутым набок носом?
И тут открывается дверь. Входит наша
математичка, за нею милиционер с директором школы. И началось!
Чтобы со скуки не помереть, я сидел и подсчитывал, сколько раз наш
Илья Григорьевич скажет свое знаменитое «не було», а товарищ из
внутренних органов — страдательное причастие «данный».