А потом моя мама и бабушка прятались
у людей в погребах до самого конца оккупации.
В прошлый раз я видел все это, стоя
в проеме распахнутой настежь калитки. А теперь мне
ее не открыть...
Я присел на бревно, лежащее
у забора, которое было у нас вместо скамейки
и засопел от обиды. Не такой я представлял эту
встречу, нет, не такой. Лепеха узнал, дядя Ваня узнал, Культя
поздоровался, а дед прошагал мимо. И бабушка
хороша! — слышит же, как Мухтар разрывается? Хоть
бы вышла, проведала, кто там? Полвека считай, не виделись! Так нет,
возится со своими борщами...
И тут мне реально жрать захотелось. Так
захотелось, что хоть криком кричи. Только я это желание
в себе придавил. Пожрать я и в больнице успею,
когда в лица родные напоследок взгляну.
А над головой листочки трепещут. Яблоня
«белый налив» роняет излишки плодов. Два воробья сорвались
с дерева на дорогу. Волтузят друг дружку, как
оглашенные — бабу не поделили.
Тут слышу — мой дед возвращается. Шоркает
чеботами, как я поутру. Увидел меня, рядом присел.
Ну думаю, сейчас что-нибудь скажет. А он только
хмыкнул, да за цигаркой полез. Такая вот, лирика.
А что ему? Он наверно, в прошедшем времени, где
видит меня каждый день. Эка диковина? — внук. И ведь
не скажешь, типа того, что я, мол, сейчас помираю, что
попрощаться пришел. Да что там слова? Просто сидеть
рядом — это уже счастье. Пахнет от него дымом костра,
жареными семечками и табаком. Настоящим табаком,
а не разным говном в пачках по сто рублей.
Любил я смотреть, как дед курит.
Он тогда «Любительские» предпочитал. Выбьет из пачки
одну, постучит мундштуком по ногтю, разомнет между пальцами,
еще постучит. И все это степенно, не торопясь. Потом
достает серники. Чиркнет, прикурит, пыхнет два раза —
и тоненькой струйкой дыма гасит горящую спичку.
Сколько ему осталось? А это,
в зависимости от того, сколько сейчас мне. Он умрет
летом, когда я окончу школу, и уеду в Ленинград
с направлением. Буду сдавать экзамены в училище имени
Фрунзе, потом в Институт Водного транспорта, а поступлю
в мореходку. Дед будет лежать на кровати у печки
и говорить:
— Сашка не подведет,
он молодчага!
А уже перед смертью скажет, что видел
меня в форме капитана дальнего плавания.
Не в настроении он сейчас.
За прошлое сердце болит. Повздыхал, покашлял, и нараспев
произнес: