Вик – полностью «Вико», имя это пользовалось популярностью на Сиенца Нуова, где он родился, – проводил в баре большую часть времени. Он тут ел. Он отсюда вел дела. Он пользовался баром как почтовым отделением и встречался здесь с клиентами, но в действительности место это представляло собой «стыковку»: размещено удачно, не слишком далеко от Зоны Явления, но и не так близко, чтобы сказывались неприятные эффекты. Обладало оно и еще одним преимуществом: Вик был на короткой ноге с хозяйкой бара, Лив Хюлой, которая сама здесь всем заправляла, день и ночь, не полагаясь на менеджеров. Люди считали ее барменшей, но это ее устраивало. Она не жаловалась. Лив Хюла была из тех, кто покрывает себя татуировками, разменяв пятый десяток; невысокая, худощавая, с коротко остриженными седыми волосами, парочкой умных татух на мускулистых предплечьях и постоянно задумчивым выражением лица. В баре играла музыка, подобранная по вкусам хозяйки: от неудачливых битников до крепкого даба, популярного пару лет назад. Вику Серотонину казалось, что подобные вкусы ее старят.
– Эй, – как раз обратилась она к Вику, – оставь толстячину в покое. Каждый имеет право на собственное мнение.
Серотонин уставился на нее.
– Я это даже комментировать не стану.
– Тяжелая ночка, Вик?
– Тебе лучше знать. Ты ее тут провела.
Она плеснула ему рома «Блэк Харт» и принесла заказ толстяка.
– А я бы сказала, что ты тут сам по себе околачивался, Вик, – сказала она, – большую часть времени.
Оба рассмеялись.
Затем она взглянула ему через плечо в открытую дверь бара и добавила:
– Смотри-ка, у тебя клиентка наклевывается.
* * *
Там стояла женщина – чуть высоковатая для популярных в то время высоких каблуков. Руки – длинные, тонкие, а выглядит одновременно сердитой и умиротворенной, как частенько случалось с туристками. Было в ней что-то деликатное, одновременно элегантное и отталкивающее. Выбирать одежду она, вероятно, долго училась, а может, так и не сумела полностью развить в себе этот талант. С первого взгляда становилось ясно, что у нее проблемы. Тем утром в баре на ней были черная блузка, узкий жакетик, складчатая юбка до колен и длинная, медового цвета шубка. Она нерешительно переминалась в дверях, подсвеченная сзади холодным сиянием Стрэйнт-стрит, а неласковый утренний свет падал через окно, выхватывая половину ее лица, и первые сказанные ею здесь слова были: