– Что не так с этим портом?
– Мне кажется, – Рэчел доверительно наклонилась к Миранде,
обдавая её своим горячим дыханием, понизила голос почти до шёпота,
– ничего стоящего, там и порта-то настоящего нет, он закрылся
давно, но вроде как основан ровно триста лет назад. Другие газеты
об этом уже написали коротенькие заметки, а Марковиц нацелился на
большую статью.
– Что-то раскопал?
– Нет, удрать хотел из дома на пару недель за счёт редакции, –
толстушка была в курсе дел каждого сотрудника. – И тут жена в
больницу попала, считай, и уезжать-то никуда не нужно.
– А Веласкес у кого стажируется?
– Раньше – у Коллинза, а с тех пор, как тот ушёл в Сегунда-Ньюс,
сам по себе. Но с Коллинзом они до сих пор вроде как дружат,
говорят, он даже статейки для них пишет иногда, Ньюсы платят
гораздо больше.
– Не дело это, когда кто-то сам по себе, да ещё на сторону
ходит, – Миранда провела пальцем по шее Рэчел. – Надо
исправить.
Экран над общим столом со старым кофейным автоматом и большой
пустой тарелкой, на которой иногда появлялись печеньки, показывал
карту острова, редкие зелёные отметки показывали, кто из
немногочисленных сотрудников и где вторгается в личную жизнь
обитателей острова. Красные, которых было намного больше, означали
конкурентов. Большая часть красных отметок и почти все зелёные
сосредоточились в столице, в Верхнем и Нижнем городе, те поселения,
что существовали на плоскогорье, мало кого интересовали,
концентрация красных точек повышалась к побережью. Один зелёный
огонёк тоскливо мерцал на северном побережье, в городке Колд-бич.
Как туда занесло корреспондента Политико, Павел не знал, на его
памяти такое случалось нечасто.
Внезапно появился ещё один зелёный значок, запульсировал,
расширяясь, и на коммуникатор пришло сообщение.
Павел прочитал, выругался сначала на русском, потом на
португальском, и в конце, на всякий случай, на иврите – чтобы
владельцы редакции поняли, насколько он недоволен. Смолски,
старейший репортёр в редакции, приходивший с рассветом и уходивший
с закатом каждый день, даже в выходные, обернулся и покачал
головой.
– И до тебя добрались?
– Ага, первое настоящее дело. Вот вспомни, Анджей, какой был
твой первый серьёзный репортаж?
– Об убийстве в борделе, – Смолски блаженно прикрыл глаза,
сложил руки на объёмном животике и почмокал губами. –. Труп на
полу, кровь по стенам, голые шлюхи вокруг, и каждая так и льнёт, а
стоящего материала было, хоть залейся. Мы шесть дней там
снимали.