– Ну в защиту Володьки Макаровского никто не ходит.
– Вот мы и пойдем. Не с плакатом, так с горючими слезами.
2
Алька оставила свой «опель» в переулке, и мы направились к зданию генеральной прокуратуры. Мы по телеку видели, что протестующий народ там собирается. И точно видим, стоит толпа человек пятьдесят-семьдесят с плакатами разного характера. Причем было видно по плакатам, где стоят те, кто за нашего олигарха, а где те, кто против. За нашего олигарха – народ молодой, наверное, студенты и либералы, а с другой стороны – трудящиеся и пенсионеры. Одни требуют, чтобы освободили безвинно арестованного, другие требуют сурового наказания. Между ними наряды милиции, человек двадцать, не меньше. С одной стороны плакаты, требующие свободу нашему шефу. Там про Басманное правосудие и прочее, прочее. С другой стороны плакаты: «Мошенников и воров – к ответственности», «Плати налоги и сиди спокойно», и прочее. Мы искали хоть один плакатик с требованием освободить Володьку Макаровского. Ни одного плаката. Вдруг Алька толкает меня:
– Смотри. Да ты вон туда, туда смотри.
Я посмотрела, куда она указывала и, бог ты мой! Стоит мой папаня, рядом с ним крепкий мужичок, а папаня держит плакат, на котором вдохновляющий всех трудящихся лозунг: «Вор должен сидеть в тюрьме».
Стоит так гордо, подбоченясь, и что-то кричит в сторону студентов и либералов. Чтобы расслышать, мы подошли ближе. Папаня много чего кричал, но все сводилось к следующему:
– Почем совесть? Сколько нынче стоят тридцать серебренников? Долой олигархию!
И столько в нем ярости, что если бы не менты, которые эти два лагеря сдерживали, папаня точно ринулся бы в бой.
– Вот так папаня, – говорю я Альке.
– Праведный народный гнев. А студентам платят – он прав. Я сама переводила университету деньги с моей фирмы. А ты что не переводила?
– Переводила. И фондам каким-то, и управлениям внутренних дел, и еще каких-то дел, и ассоциациям бывших прокурорских работников, и бывших кэгэбистов, и бывших грушников. Я удивляюсь, что наш олигарх еще сидит. Все-таки его должны отпустить. Ведь всем платил, кого же он обидеть мог? Или кому-то показалось мало, и они решили заработать еще?
Мы с Алькой потолкались еще некоторое время и пошли к ее машине.
– Ну, папаня, ну, папаня, – удивлялась я. Ну я с ним вечером разберусь.