Но и в этом последнем случае мемуары Павлова весьма поучительны для понимания большевистского менталитета – не просто классово-непримиримого, но узкопартийного, черно-белого в своей основе, проникнутого пресловутой «политической целесообразностью» момента. Оценка человека, даже если речь идет о собрате по социалистическому лагерю, определяется не его личностными качествами и даже не социальным происхождением, а почти исключительно партийной принадлежностью. В этом отношении характерна ремарка мемуариста в отношении одного ссыльного рабочего: «хороший был парень, жаль, что эсер». В большевистском восприятии, и эсеры, и меньшевики, и бундовцы, да, пожалуй, и собственные «уклонисты», по сути, такие же, а порой и худшие контрреволюционеры, нежели помещики или буржуазия – нелюди (или «сволочь» – излюбленное большевистское словцо), заслуживающие поголовного истребления в силу своей принадлежности к низвергнутому классу. Ненависть к нему такова, что для Павлова дворянское происхождение своей горячо любимой жены – абсолютное табу. О гибели ее братьев в сталинских застенках (как, впрочем, и многих из своих знакомых и соратников) он, никогда «не терпевший фальши и вранья», даже не находит нужным упоминать. Зато неоднократно подчеркивает партийно-комсомольскую принадлежность своих чад и домочадцев, постоянную сверхактивность на поприще партийно-политической пропаганды себя самого.
Его ощущение нераздельности с «гвардией Ленина» таково, что бюрократические неурядицы с установлением своего «партстажа» Иван Петрович переживает как личную трагедию. Для него вне сомнений непреходящие правота и мудрость верховных партийных вождей – в отличие от функционеров более низкого звена, которые в 1930 г. чуть было не исключили из партии и не упекли за решетку его самого за «оппортунизм» в колхозном вопросе. Лишь в 1956 г. он одумается и в частном письме с горечью признает, что преступления Сталина и его клики – «позорная страница» всей партии, которую «мы не имеем права прощать».
Законченные 60 лет назад, воспоминания И.П. Павлова никогда прежде не публиковались – отчасти потому, что к этому не стремился сам их автор. Самоучка с церковно-приходским образованием, который мечтал, но так и не смог продолжить учебу и получить вузовский диплом, себя он называл «простым деревенским парнем», который «свое место знал и в интеллигенцию не лез». Относительно своих литературных способностей Иван Петрович был настолько самокритичен, что незадолго до смерти, в 1957 г., в письме директору Дома-музея Я.М. Свердлова (ныне Музей истории Екатеринбурга), в фондах которого его «автобиографический очерк» находится и поныне, настаивал на том, чтобы его подлинник сжечь, «ибо рукопись совершенно неудобоварима, и незачем хранить макулатуру». К счастью, сотрудники музея уберегли аутентичный машинописный экземпляр его мемуаров, текст которых и лег в основу настоящей книги. Ее издание приурочено к 110-й годовщине первой русской революции и предстоящему вскоре 100-летию отечественных потрясений 1917 года.