– А что же ты…
– Марджи Янг-Хант сегодня опять будет гадать мне.
– На кофейной гуще? Марджи Янг-Хант, вот она какая, всем дарит улыбки, красотой пленяя…
– Знаешь, если бы я была ревнивая… Говорят, когда мужчина притворяется, будто он и не смотрит на хорошенькую девушку…
– Это она-то девушка? У нее двое мужей было.
– Второй умер.
– Мне пора завтракать. И ты веришь в эту чепуху?
– Но ведь про моего брата Марджи мне нагадала! Помнишь? «Кто-то из родственников, из самых близких…»
– Кто-то из моих родственников, из самых близких, получит хорошего пинка в зад, если сию же минуту не подаст на стол…
– Иду, иду. Яичницу?
– Ну, допустим. Почему называется Великая пятница? Что в ней великого?
– Эх ты! – сказала она. – Тебе бы только паясничать.
Когда Итен Аллен Хоули проскользнул в уголок возле кухонного окна, кофе был уже готов и на столе стояла тарелка с яичницей и гренками.
– Самочувствие великолепное, – сказал он. – Так почему же все-таки Великая пятница?
– Весна, – отозвалась она от плиты.
– Весенняя пятница?
– Лихорадка весенняя. Вот она тебя и треплет. А что ребята, встали?
– Как же, дожидайся! Лежебоки несчастные. Давай разбудим их и выпорем.
– Когда на тебя находит, ты бог знает что несешь. В перерыв придешь домой?
– Нет-с, не приду.
– Почему?
– Женщины. Назначаю им свидание на это время. Может, твоя Марджи заглянет.
– Перестань, Итен! Зачем ты так говоришь? Марджи настоящий друг. Она последнюю рубашку с себя снимет.
– Вот как? А есть ли на ней рубашка-то?
– Опять в тебе пилигримы заговорили.
– Держу пари, что мы с ней в родстве. Она тоже пиратских кровей.
– Ну перестань дурачиться. Вот тебе список. – Она сунула листок бумаги ему в нагрудный карман. – Тут очень всего много. Но не забудь, дело к Пасхе. И два десятка яиц тоже не забудь. Скорее, а то опоздаешь.
– Сам знаю. Чего доброго, упущу одного покупателя и лишу Марулло двадцати центов выручки. А зачем сразу два десятка?
– Красить. Аллен и Мэри-Эллен просили обязательно принести. Ну, тебе пора.
– Ухожу, ромашка… Только позволь, я поднимусь на минуточку наверх и спущу шкуру с Аллена и Эллен?
– Ты ужасно их балуешь, Итен! Так все-таки нельзя.
– Прощай, прощай, кормило власти, – сказал он, захлопнув за собой дверь с металлической сеткой, и вышел в золотисто-зеленое утро.
Он оглянулся на красивый старинный дом его отца и прадеда – дом, выкрашенный в белую краску, с полуциркульным окном над парадной дверью, с лепными карнизами в стиле Роберта Адама