У господ отставных директоров был очень веселый вид, чего где-нибудь в провинции просто бы не поняли, но здесь, в Париже, это считалось признаком хорошего вкуса. Невозможно стать парижанином, не научившись надевать маску беззаботной радости при всех печалях и неприятностях. И «полумаску» безразличия при самой глубокой радости. Если кто-то из ваших друзей попал в беду, не пытайтесь утешать его – он скажет вам, что уже утешен, но если с ним случилось нечто приятное, остерегайтесь поздравлять его, потому что удача кажется ему настолько естественным делом, что он будет очень удивлен, если вы заговорите об этом. В Париже происходит нескончаемый бал-маскарад, и господа Дебьен и Полиньи могли выказать свою грусть где угодно, только не в танцевальном зале Оперы. Они поощрили Сорелли улыбками, и она уже начала свою речь, как вдруг послышалось восклицание глупышки Жамм, которое мигом погасило улыбки директоров, и на их лицах проступило отчаяние и даже страх:
– Призрак Оперы!
Жамм с неописуемым ужасом произнесла эти слова, и ее пальчик указал на одно лицо в толпе черных фраков – такое бледное, мрачное и уродливое, с пустыми глазницами под безбровыми дугами, что оно тут же возымело оглушительный успех.
– Призрак Оперы! Призрак Оперы!
Все, смеясь и толкая друг друга, двинулись к призраку, собираясь угостить его шампанским, но он неожиданно исчез! Он как будто испарился в толпе, и все поиски были напрасны. А тем временем два пожилых господина успокаивали бедняжку Жамм, которая испускала крики, напоминающие кудахтанье павлина.
Сорелли была вне себя от ярости: речь так и не удалось закончить. Тем не менее Дебьен и Полиньи, расцеловав, поблагодарили ее и скрылись так же незаметно и быстро, как тот человек в маске мертвеца. Впрочем, это никого не удивило, потому что директоров ждала та же самая церемония этажом выше в вокальном зале, и в довершение всего им предстоял роскошный прощальный ужин в компании близких друзей, накрытый в просторной приемной директорского кабинета.
Мы последуем за ними туда и познакомимся с новыми директорами – Арманом Моншарменом и Фирменом Ришаром[8]. Здесь царила атмосфера непринужденного веселья, и бывшие директора скоро забыли неприятный инцидент и обрели беззаботное настроение. Ужин почти удался, было множество тостов, в чем особенно преуспел комиссар правительства, до небес превозносивший то славу прошедших лет, то будущие успехи. Передача директорских полномочий состоялась накануне в максимально обыденной обстановке, и оставшиеся вопросы и неясности между старой и новой дирекцией были успешно решены при участии представителя правительства, поэтому на том памятном вечере не было лиц, более сияющих, чем у всех четырех директоров. Отставные директора уже вручили Моншармену и Ришару оба крохотных ключика, которые, как волшебная палочка, открывали все двери Национальной академии музыки. Эти ключики – объект всеобщего любопытства – переходили из рук в руки, когда в конце стола возникло то самое фантастическое бледное лицо с пустыми глазницами, которое обнаружила в толпе малышка Жамм.