Десять историй о любви (сборник) - страница 20

Шрифт
Интервал


– Нам еще далеко? – спросил Гуляев, поднимая голову и скользя взглядом по весьма неприютным плешивым холмам. – Мне надо к ужину хотя бы вернуться.

– Это неважно, – ответил начальник охраны, не повернув на этот раз головы.

– Что значит «неважно»? – попробовал возмутиться Гуляев. – Я за все заплатил. Кто мне вернет стоимость ужина, интересно узнать?

Начальник охраны не счел необходимым даже пожать плечами. Он просто молчал и смотрел на дорогу перед собой.

«Это все карма, – тоскливо подумал Гуляев. – Мстит мне, собака… А кто виноват, что иногда так тянет покуролесить?»

Мысли об Ольге, о его дерзкой и недоступной панночке, заставили сладко заныть что-то у него в груди. Он опустил крышку компьютера и закрыл глаза, чтобы целиком погрузиться в это щемящее чувство, но на ум вдруг пришла история про мужика по имени Марей из «Дневника писателя», который он недавно перечитывал у Достоевского. Классик там вспоминал о своеобразной забаве на каторге, когда он ложился в казарме на свое место напротив окна с железной решеткой, закидывал руки за голову, притворяясь спящим, потому что к спящему никто не лез, а сам по шажочку восстанавливал прошедшую до этого момента собственную жизнь и переставлял в ней то, что не очень устраивало, – правил, как правят рукописи, редактировал, менял местами.

Вот так и Гуляев сейчас предался исправлению реальности. Он решительно настоял на том, чтобы Ксения отказала младшей сестре, когда та год назад собралась перебраться из своих волгоградских степей в Москву. Он сам поехал к ней в городок с гостеприимным и теплым названием Калач-на-Дону, чтобы объяснить – насколько неправильным и чреватым будет решение переехать из этого рая в столицу. И там в Калаче они по утрам целомудренно ловили задумчивую некрупную рыбу, а по вечерам…

Нет, он никуда не поехал. И сто пятьдесят тысяч, отложенных на взятку за военный билет для сына, он не потратил на дорогущий тур для двоих на Кипр, а честно, как и планировалось, отнес их специальному секретному человечку, и Сережа остался в итоге дома, и Ксения больше не злилась за то, что ей придется одной ехать к сыну в часть на присягу, вообще не злилась оттого, что она должна теперь произносить эти два слова: «воинская часть», должна считаться с ними, впустить их на равных со всеми другими словами в свою жизнь.