– А вам?
– Разумеется, мне не нравится тоже. Ты не понимаешь в этой жизни абсолютно ничего. Нельзя идти по миру с таким открытым сердцем, как у тебя. Это опасно для жизни. Люди не настолько серьёзны и не настолько добры. И никогда – запомни, девочка, это пригодится тебе для жизни, – никогда не говори людям то, что на самом деле ты думаешь. Это самое главное правило, своего рода анестезия. Иначе тебе ждёт серьёзный болевой шок, от которого ты не выживешь. К сожалению, это правило придумал не я, а наш мир. Люди не любят философствовать на отвлечённые темы, когда эти темы касаются лично их. Поэтому больше не говори то, что ты думаешь. Что же касается меня… Я не одинок. Это иллюзия, созданная моей фантазией. Иначе я бы не был Филиппом Рубиновым.
– А эта такая радость – быть им?
– Разумеется. Неужели ты думаешь, что я хотел бы отказаться от всего?
Нет. Я так не думала. И я не думала, что он когда-либо думал о своём одиночестве. Я вдруг поняла, что он о нём даже не подозревал. Эта мысль была слишком сложна для меня. Поэтому я даже обрадовалась, когда Рубинов обнял меня за плечи и этим прогнал всех одолевавших меня бесов. Я буквально взвилась до седьмого неба, почувствовав его руки на своих плечах.
Прямо рядом со своим лицом я увидела его глаза. И ещё до того, как он поцеловал меня, до того, как впился обнажённой раной своего рта в мягкую податливую полость моих губ, я поняла, что теперь всё, всё в этом мире, всё в моей жизни заключается только в одном. Вовремя насладиться его любовью и вовремя уйти из его жизни. И ещё – вовремя умереть от тоски.
Блестящие огоньки ламп закружились в огненном вихре. Воспалённой кожей я почувствовала на своем теле горячую лавину его жадных рук. И всё погасло, всё исчезло, абсолютно всё в мире – свет в глазах, мерцание ламп. Был только он. Он. И больше никого не было во всём мире. И не существовало времени, которое возможно было бы повернуть назад.
Филипп Рубинов оказался просто великолепным любовником. То, что я испытывала с ним, я не испытывала ещё ни разу ни с кем. В моей памяти постепенно стерлись все самые нескромные подробности, осталось только пьянящее ощущение полёта, заполняющее меня всю. И такое же горячее падение в бездну, так как я вдруг поняла, что теперь обречена всех, абсолютно всех сравнивать с ним. Меня даже охватила некая горечь от такой мысли, ведь я не знала, будет ли продолжение этой ночи, и сколько нам ещё суждено ночей. Но жаркие прикосновения его тела, моё иступленное противостояние с собственной совестью (я ведь изменяла не моему жениху, я изменяла самой себе) опалили моё тело просто несусветным блаженством, и постепенно все сомнения стёрлись из памяти, осталось только то, как исступлённо мне было с ним.