В общем, поминками все остались довольны.
Десятого числа в назначенное время бабушка с мегафоном в руках уселась в гроб, который поставили в убранный цветами кузов грузовика, заиграла музыка, завыли плакальщицы, и процессия тронулась в путь. Торжественная, надо сказать, получилась процессия. Все идут в трауре, цветы под колёса кидают, музыканты играют жалостливо, как никогда, тётки воют, причитают. Бабушка через мегафон прощается со знакомыми. Доехали почти до кладбища, и тут бабушке не понравилось что-то.
– Стойте, – кричит, – не хочу я под похоронный марш хорониться. Так и смерть мне не в радость будет, а хочу я, как негры в Бруклине, под диксиленд уходить.
Вернулись назад, и пошли уже под диксиленд. Не то, совсем не то получается. Не могут плакальщицы в тон диксиленду плакать, не привыкли они. Пришлось разогнать плакальщиц, а вместо них пригласить танцовщиц из ночного клуба. Опять не то. В конце концов, решили отказаться и от траура.
Идут впереди танцовщицы в бикини, за ними оркестр джаз наяривает, дальше бабушка в гробу танцует, а следом уже родственники и друзья усопшей. Идут, шампанским стреляют, танцуют, песни поют. Замечательные получились похороны.
Шёл классный час. Анна Николаевна что-то рассказывала об успехах её прошлого класса на конкурсе самодеятельности.
В последнее время, которое длилось почти весь 10 класс, каждый классный час начинался словами:
– И послал же мне бог таких уродов!
После чего шёл рассказ о предыдущем выпуске, в котором почти все, со слов учительницы, были ангелочками.
Было, как всегда, скучно, и Широчка занималась тем, что любовно подкармливала паучка Петровича специально приготовленными для классного часа мухами. Петрович трапезничал и махал Широчке лапкой, отчего у неё на сердце становилось теплей. Петровича в классе любили и уважали, а так как класс убирали сами дети, убеждаясь на своей шкуре в том, что в нашей стране нет рабского детского труда, Петровича никто не трогал. Иногда, правда, когда его паутина становилась совсем старой и ни на что не годной, её сметали веником, пересадив предварительно Петровича на новое место. Петрович на это не обижался. Он плёл себе новую чистую и замечательную паутину, и ждал в ней, когда дети принесут ему новых вкусных мух.
В дверь уверенно постучали.