- Когда дрова наколют, пусть из них
поленницу в виде стенки вокруг дома делают. Метра на два от стен
отступят и складывают. Не высоко, примерно с метр. Нашу старую баню
в топливо как превратят, пусть за забор у соседей принимаются. Им
на кладбище забор уже не нужен. Как с забором управятся, пусть и их
баню разбирают и перепиливают. – распорядился насчёт работниц
Ванька.
Далее сестрам было велено патронташи
на своих талиях застегнуть, заряженные ружья под рукой держать и
Ванькины команды внимательно слушать. Как только незваные гости у
дома терпимости появятся, отведенные им позиции занимать и по
распоряжению Ивана стрелять. Лучше в полиции оказаться чем на
погосте. Да, куда стрелять – Иван уточнит. Скажет – по людям или в
воздух.
Сам Иван на второй этаж дома поднялся
и у окошечка устроился. Не просто абы у какого, а у того, откуда
улицу далеко на обе стороны было видно.
Ближе к вечеру в городе начали
постреливать, а как темно стало – это безобразие участилось и
усилилось. Пьянка и гулянка ближе к реке и в центре города
происходила, а на Хлыновке было пока тихо. Так, отдельные
шатающиеся личности мимо дома терпимости время от времени к местам
своего проживания проходили. Кто молча брел, а кое-кто и песни пел.
К калитке Ивана и сестер никто не сворачивал.
Ночь на Больше-Хлыновской прошла
тихо. Бессменным часовым Иван становиться смысла не видел – всем
трём сестрам часы бодрствования тоже достались.
Утром брат с сестрами чая напились и
снова ко всему были готовы. Понятно, что с ружьями в обнимку не
сидели, но в любой момент могли ими воспользоваться. Девкам
выходной день дали – пусть в доме сидят и лишний раз ни перед кем
не маячат.
Ближе к обеду перед калиткой
Ванькиного дома три мужика появились. Было им тепло – даже шапки
они где-то потеряли, но в руках у каждого по ведру имелось. Иван их
уже минут пять как заметил. Шли они не торопясь, время от времени
останавливались, что-то обсуждали размахивая руками. Один всё на
Ванькин дом показывал.
- Бабоньки, выходите! Гости
долгожданные к вам пришли! – тот, что всё рукой на публичный дом
показывал, тишину Больше-Хлыновской нарушил. Пошатывало его
немного, но с ног не валился. Голос его, правда, с похмелья
похрипывал.
- Мы с подарочками! Не пустые! –
второй тоже орать принялся. Ведро приподнял и закрытым ставням на
доме его демонстрировать начал. Центр тяжести его переместился,
нога на подтаявшем снегу подкатилась и со всего маха он вместе с
ведром на спину грохнулся. Содержимое емкости упавшего окатило.
Само ведро по Больше-Хлыновской погромыхивая покатилось.